— Понятия не имею. Мы довольно необычно расстались. Сидели, обсуждали убийство Штейнера, и вдруг она побелела, а потом хлоп в обморок! Даже «Скорую» пришлось вызвать.
— И что сказала «Скорая»?
— Гипертонический криз. А через день я сам в больницу попал. Я думаю, она уже в Москве. Она говорила, что с работы отпросилась.
— Черкнешь адресок ее подруги?
— Да, конечно. Я вам еще один адресок дам — своего крестного. Если Белоголовцев откажется разговаривать, съездите к дяде Вите. Он был участковым тогда, в девяносто втором. Он должен многое помнить.
«Здравствуйте, уважаемый Миша! Сразу хочу предупредить: не только чувство вины заставило меня написать это письмо. Разумеется, я перед вами виновата. В том, что втравила в эту историю, в том, что бросила в самый неподходящий момент, в том, что не сказала всего (точнее, не успела сказать).
Однако вы должны понять меня: помимо прочего, мною двигало то же самое чувство, которое двигало вами — любопытство, желание знать правду. Это неудобное чувство, к сожалению, вы убедились в этом столь ужасным образом.
Я уехала, не попрощавшись, и могла бы оправдаться тем, что вы были в тяжелом состоянии и все равно не смогли бы со мной поговорить. Но я не буду так оправдываться. Я даже не приезжала в вашу больницу. Я не поехала и к следователю, занимающемуся смертью моей подруги, попавшей под машину. И это при том, что ваш однокурсник передал мне голубую пластиковую папку, с помощью которой я не только дошла до Суботихи (и узнала то, что раньше знали и вы), но и сопоставила сама некоторые факты смерти Штейнера, достаточные для того, чтобы насторожиться.
Честно говоря, я испугалась.
Тем не менее, я пишу это письмо и, следовательно, продолжаю заниматься этой историей. Почему же? Потому что не могу смириться с тем, чего не сумела понять.
Увидев в окне поезда смерть неизвестного человека (в любом случае, очень странную смерть!), я была настолько потрясена, что сразу же стала придумывать разные версии произошедшего. Я продолжала думать об этом и в Москве, и, хотя после этого у меня начался весьма бурный и удачный жизненный период, я постоянно прикидывала то так, то эдак: что же могло произойти в этой сибирской деревеньке, название которой осталось тогда мне не известным? Мысль о книге — детективе — все больше и больше соблазняла меня, я фантазировала, думала, анализировала и, наконец, начала писать.
В своем детективе я назвала деревню Малаховкой. Что касается главного героя — убитого — то, как вы помните, я сразу решила, что он пожилой человек. От этого и решила отталкиваться. Цвет его лица показался мне каким-то слишком темным, не просто как у деревенского жителя, но как у того, кто большую часть жизни провел уж совсем в тяжелых условиях. Кроме того, я решила, что нормального человека не будут убивать таким изощренным образом. Я придумала ему криминальную биографию. Хотела сделать картежником, но для деревни это было неправдоподобно. Остановилась на том, в чем была уверена: обычная драка в начале жизни, потом кража, потом еще одна кража и венец карьеры — вор в законе, авторитет. Я долго думала, из-за чего его могли убить. Если бы это происходило в городе, особенно в Москве, мне было бы легче: его могли убить из-за жилья. В Москве много сиделок, наверное, некоторые из них могут и прикончить. Но моя Малаховка была такая тихая, такая маленькая и бедная деревенька! Я была в отчаянье! Из-за чего могли убить в Сибири? Как раз в этот момент многие газеты рассказали об ограблении золотого прииска — и удачном ограблении, кстати. Это и натолкнуло меня на мысль о мотиве. Так всплыло слово «Бодайбо». Я решила, что этот человек мог участвовать в ограблении золотого прииска (об этом в моем детективе говорится мельком, кстати, я вам его высылаю, можете прочитать, если интересно. Только не судите слишком строго!). Ограбление прошло успешно, но потом компаньоны решили забрать у старика его долю. Они убили его.
Откуда взялась медсестра? Она часто выезжала к старику, была его хорошей знакомой, и ею просто воспользовались. Кстати, в детективе сама смерть пришла не так, как я ее увидела. Я придумала, что медсестра по ошибке (спланированной злоумышленниками) сделала старику смертельный укол, а затем утопила труп (труп, а не живого человека!) от страха. Для создания образа этой медсестры я использовала характер, а также фамилию, имя и адрес моей подруги Нины Покровской. Увы, фантазия у меня работает плохо. Возможно, это издержки журналистской практики — хочется быть чрезмерно правдоподобной, чтобы мне поверили. При этом я, конечно, знаю старинное изречение: «Правда — это то, что наименее правдоподобно».
Чтобы избежать дальнейших недоразумений, признаюсь сразу, что всю историю ограбления в Бодайбо я взяла из тогдашних газет и почти не изменила ее. В девяносто втором году это было громкое и, по крайней мере, тогда еще не раскрытое дело — кого-то, кажется, посадили, но всего золота, по-моему, не нашли.
Все это могло бы показаться смешным и неинтересным, но дело в том, что героя своего детектива я назвала Виктор Семенович Антипов! Я долго думала, прежде чем выдумала это имя, поэтому я и потеряла сознание, когда вы сказали мне в опорном пункте, что соседа Штейнера звали именно так. Уверяю вас, вы бы тоже потеряли сознание, если бы оказались на моем месте!
Дорогой Миша! У меня нет этому объяснений. Возможно, в этом причина того, что я поспешно бежала с поля боя — точнее, из Новосибирска. Столкнувшись с этой мистикой, я совершенно растерялась.
Однако Москва всегда действует на меня отрезвляюще. Это такой город, что он не оставляет места для романтических недоговоренностей. Здесь так: либо то, что произошло — произошло, либо ничего не было. А как же «не было» в моем случае?!
Совпадение фамилии я никак не могу объяснить, но, может быть, только пока? Я решила отложить эту тайну в сторону и заняться другими. В частности, теми, которые были выписаны вами из архивного дела Штейнера и положены в голубую пластиковую папку. В частности, и той, о которой рассказала мне Фекла Суботникова. Однако вести расследование (извините, что забыла поставить кавычки!) из Москвы трудно, мне нужна ваша помощь. Может быть, Миша, вы ответите на некоторые мои вопросы?
Главное, что меня волнует: а кому все-таки звонила Долгушина после того, как заподозрила меня в махинациях с домами? Вам, а еще кому? Если она больше никому не звонила, то кому об этом говорили вы? Понимаете, о чем я? Ведь за мной следят! Я, по-моему, забыла вам сказать, что слежка продолжается и сейчас!
Второе: проезжая на поезде мимо вашей деревни, я не заметила на улице никаких особенных машин. Но я не обратила внимания, были ли машины с другой стороны деревни, там, где бетонный мост. Вы можете это выяснить? Возможно, какие-то упоминания найдутся в деле!
Вот и все мои просьбы. Кстати, хочу сообщить об одном моем соображении: я намерена перерыть все газеты девяносто второго года. Может, фамилия Антипова все-таки упоминается в связи с ограблением в Бодайбо? Ведь никто, в конце концов, не помнит, за что Антипов сел в девяносто третьем. Может, я ее взяла из газет, но забыла об этом? Тогда, кстати, можно пойти и еще дальше: предположить, что описанные в моей книге события являются куда большей правдой, чем мне казалось, но это уж совсем поразительная мысль! Впрочем, не такая уж она и поразительная, ведь в вашей папке я нашла упоминания о хвастовстве Штейнера накануне смерти и о его дяде из Бодайбо.