— Да-да, мы тебя ночью провожали. А мне казалось, ты много времени в Новосибирске провела.
Лена странно глянула на нее, снова прикрыла глаза.
— Нет, что ты. С двенадцати дня и до четырех утра. Забыла? Мы пообедали, потом я поспала, потом телевизор посмотрели и на вокзал поехали. Там еще давка такая была.
— Давку я помню, но у меня в памяти почему-то осталось, что ты в командировку прилетала. На неделю или на две. И приехала к нам в последний день. Ты ничего не путаешь? Ты еще рассказывала про какого-то поклонника из Академгородка.
— Я не помню, — Лена зевнула.
«Скрывает что-то, — решила Нина. — И тогда темнила… Подумаешь…»
— Я стелю? — спросила она. — Ты завтра работаешь?
— Нет, я уже освободилась.
— Ну, мне тоже пятницу отработать, а в субботу и воскресенье мы с тобой куда-нибудь сходим. У нас не Москва, но в нашем оперном театре великолепная труппа! Ты там никогда не была?
— Я же говорю, Нина, я в Новосибирске была меньше суток и все на твоих глазах, — Лена сказала эти слова немного раздраженным тоном.
— Да-да, я забыла. Ну, тем более, сходим.
— Я бы лучше на природу.
— Дачи у меня нет, — предупредила Нина.
— У вас природа есть. Я завтра на природу съезжу.
Нина немного удивленно пожала плечами, поднялась и пошла за постельным бельем.
Заснула она сразу — была у нее такая счастливая черта. Зато Елена долго ворочалась на диване, несмотря на усталость. Она уже давно жила слишком спокойной жизнью, вот и отвыкла от впечатлений. Даже поездки за границу не соблазняли так, как раньше.
«Это все мой загородный дом, — подумала она, борясь с подушкой. — Это он энергию пьет. Как засядешь там, неделю потом выбраться не можешь. А Нина, конечно, изменилась… Знала бы она, какой странной нитью мы связаны…»
На завтра уже был нанят водитель — на целый день за пятьсот рублей. Вот такие тут цены.
Миловидная женщина лет сорока с радостью остановилась на оклик. Калитку она не закрыла, так и стояла, опираясь на нее рукой. Елена растерянно шла по направлению к ней. Может быть, впервые в жизни она, журналистка, не знала, что говорить, о чем спрашивать. Реальная деревня настолько отличалась от той, которая осталась в ее памяти, что даже прошедшими одиннадцатью годами этой разницы объяснить было нельзя.
Правда, напрашивались другие объяснения. Сцена убийства так стремительно промелькнула тогда перед ее глазами, что, разумеется, могла исказиться с годами — но все-таки одно объяснение буквально лежало на поверхности. «А не гоняюсь ли я все эти одиннадцать лет за обстоятельствами сна? — Вот что подумала Елена, спустившись на берег реки. — Не ошибки зрения, не предрассветной галлюцинации, не розового пакета из дырки, а просто сновидения?!»
Деревню шофер нашел быстро. Она находилась в тридцати минутах от вокзала — ровно в тридцати минутах хода поезда. В тот проходящий «Иркутск — Ленинград» Елена села в четыре ноль три, в четыре тридцать проводница подошла к ней и предупредила: «Ты пока не ложись, в Кременном мужик с нижнего места выходит, перейдешь туда», — видимо, проводнице самой было неловко, что содрала пятнадцать рублей ни за что. Елена оказалась единственной, кто сел в одиннадцатый вагон. «С нижнего места? — переспросила она. — Когда это будет?» «Сейчас полпятого? — проводница посмотрела на часы. — Пойду туалеты открою… Через сорок минут». Она повозилась с ключами у туалета и скрылась в своем купе. Елена осталась одна. Через две минуты в окне показалась пустынная улица деревни…
…Это по-прежнему была первая деревня на выезде из города. Когда она только показалась в лобовом стекле, Елена подумала, что здесь тоже мало что изменилось — как и в самом Новосибирске.
Проваливаясь в колдобины, машина пропылила по единственной дороге, переехала по бетонным плитам низенького моста к железнодорожной насыпи и остановилась у переезда, даже не отмеченного шлагбаумом. Поиски следовало начинать отсюда.
Елена вышла из машины и пошла к путям. Здесь ее ждал первый сюрприз.
Она собиралась идти вдоль насыпи, вглядываясь в просветы между тополями, пока не увидит мостки (пусть сильно развалившиеся). Затем она вернется на другой берег, поднимется в деревню, минует сараи, лопухи и выйдет к отправной точке движения женщины в белом халате — к дому, которого никогда не видела наяву, но который часто мучил ее во сне. Может, это была и странная надежда, но вид Новосибирска, Нинина квартира — все это говорило, что здесь жизнь меняется не так быстро, как в Москве.
…Тополей не было! На всем протяжении деревни насыпь была абсолютно голой. «Экологической милиции на вас нет!» — рассердилась Елена. Недалеко от путей торчал пень, но он был единственным.
Надежда на мостки начала убывать. Чего ждать от гнилых деревяшек, брошенных в воду? Так и оказалось.
Следующей неожиданностью стали размеры деревни. Не такая уж она была маленькая. Кроме того, близость к городу — она и в Сибири близость к городу: то там, то здесь высились кирпичные дома новых богатых. Не таких богатых, конечно, как в Москве, но, без сомнения, новых.
Елена побродила по берегу, радуясь уже и тому, что река на месте, несколько раз поднялась к рельсам, выбирая места для обзора, но все было напрасно. Нет, даже примерное местонахождение того двора, из которого вырулила медсестра-убийца, определить было невозможно.
Правда, оставались люди.
Елена перешла по бетонным плитам на другую сторону реки (машина медленно проехала за ней), покрутила головой во все стороны, приметила тропинку между домами, ведущую, видимо, к центру поселка, и полезла наверх, хватаясь за плети уже увядающей жилистой болотной травы.
В одном из дворов копалась на огороде старая женщина.
— Здрасьте! — Не зная, как проявить дружелюбие, Елена по-идиотски помахала рукой.
— Здрсьть, — буркнула женщина, с ненавистью выдирая что-то из земли.
— Вы здесь давно живете?
— А тебе какое дело?
— Я журналистка.
— Иди к чертовой матери! — Женщина развернулась, поразмышляла над вырванным корнеплодом (Елене показалось, что она собирается запульнуть им) и ушла в дом.
— Контакт установить не удалось, — пробормотала Елена. — Что там советует Карнеги в таких случаях?
— А будешь шляться, собаку спущу! — вдруг выкрикнула женщина и снова скрылась за дверью.
Второй встреченный абориген оказался вполне добродушным. Он даже сам вызвался на контакт.
— Охренели, суки! — сказал он, ласково глядя ей в глаза, и остановился, показывая, что может потратить время на разговоры с новым человеком.
По возрасту мужик Елене подходил. Цвет его лица, темный, почти багровый, напоминал цвет лица того человека, который слабо шевелил связанными руками в ее памяти. «А вдруг Настя права? Я сейчас спрошу его: а не бросали ли в вашем поселке в речку в девяносто втором году человека?» И он мне скажет: «Точно! Мы с моей молодухой любили покуролесить. Привяжем друг друга к каталке, надышимся нафталином и сигаем с обрыва. Мы, дорогуша, тоже понимаем… в сексе».