– Мистер Холмс, – объявил Фердинанд, вкладывая телеграмму обратно в руку моего друга, – недаром вас называют демоном с Бейкер-стрит. Ваша проницательность превзошла все мои ожидания. Вы, несомненно, лучший в своем деле.
Холмс сунул телеграмму обратно в карман длинного пальто и легким кивком выразил признательность за комплимент. Мы развернулись и зашагали к автомобилю. И все то время, что мы шли к машине, Фердинанд давился от смеха, прикрывая лицо рукой, но в конце концов умерил свою странную веселость и, выпрямившись, отдал нам честь.
Поудобнее устроившись на мягком сиденье, я оглянулся, чтобы в последний раз обозреть великолепный дворец Фердинанда. Крайне удивленный сэр Пендерел косился на принца, который весь трясся от гомерического хохота, размахивая за спиной тростью-шпагой. Машина повернула за угол, и дворец исчез из виду.
Пользуясь тем, что водитель не может слышать меня за шумом ветра и звуком мотора, я повернулся к Холмсу и сказал:
– Друг мой, я больше не в силах сдерживать любопытство. Что это за телеграмма?
– Ее прислали из библиотеки Британского музея.
– Из библиотеки? – повторил я, как попугай, сильно удивившись. – А при чем здесь Британский музей?
– Там хранятся старинные рукописи.
Его лаконичные ответы разозлили меня.
– Холмс, я требую разъяснений! Что такого сообщили вам из библиотеки, что принц сначала обомлел от страха, а потом покатился со смеху?
– Это касается Зографского евангелия.
– Ах, евангелия, ну конечно же! – ответил я, давясь от смеха. – Вовек не забуду, какое лицо было у принца, когда он обнаружил рукопись на обычном месте. Видимо, имя Шерлока Холмса сыграло свою роль…
– Возможно, принц был не настолько этим удивлен, как вы вообразили, – перебил меня мой друг.
Я резко повернулся к нему:
– Что вы имеете в виду?
– Ваше неподдельное изумление, Уотсон, свидетельствует, что принц – недурной актер, как римский император Нерон. Помните мое утверждение о том, что все злодеяния сходны между собой и, если подробности целой тысячи дел вы знаете как свои пять пальцев, странно было бы не разгадать тысячу первое? [45] Вы не усматриваете тут отзвук дела, отчет о котором назвали «Второе пятно»? Скажите, как долго, по словам принца, Зографское евангелие хранилось в пещере?
– С момента его восшествия на престол.
– Совершенно верно. А именно?
– Двенадцать лет.
– Точнее тринадцать, с тысяча восемьсот восемьдесят седьмого года, – сообщил Холмс. – Принц суеверен и не любит число «тринадцать», поэтому он заменил его на «двенадцать». Но это не столь важно.
– Я не понимаю вас, Холмс.
– Фердинанд указал нам четыре причины, по которым хранил евангелие в пещере. Одна относилась к суевериям, три другие имели под собой научное обоснование. Вы помните самое последнее, что сказал принц?
– Я все записал, – ответил я.
– Не будете ли вы столь любезны освежить мою память, пока мы не добрались до Дуная? – И Холмс показал на мой кожаный саквояж.
Я потянулся к нему и достал записную книжку.
– Итак, мой дорогой друг, какова первая причина?
– Воздух в пещере очень чистый, в нем нет пыли.
– Отлично! А вторая?
– В пещеру не проникает солнечный свет.
– Третья причина?
– Низкая температура воздуха, которая практически не меняется в течение года.
– И какая же там температура?
– Одиннадцать-двенадцать градусов по Цельсию.
– А по Фаренгейту?
– Чуть больше пятидесяти градусов.
– Просто идеальное хранилище для такого древнего манускрипта, как евангелие, не так ли?
– Совершенно верно. Но почему…
– Мой дорогой друг, есть одно обстоятельство, о котором наш хитрец решил не упоминать.
– И в чем же оно заключается?
Холмс вытащил из кармана телеграмму и протянул ее мне.
– Читайте вслух, – скомандовал он. – Мои поздравления, Уотсон. Именно вы подсказали мне ключ к разгадке.
Польщенный этим замечанием, я начал читать:
– «Закладываемые на хранение древние рукописи дезинфицируют и помещают в хранилища, где воздух свободен от пыли. Важную роль играют световой и температурный режим. Манускрипты следует охранять от солнечного света. Чем ниже температура в хранилище, тем лучше». – Я насупился: – Ну что же, пока все вроде бы…
– Пожалуйста, читайте дальше, дружище.
Я продолжил:
– «Однако, как показывает опыт Британского музея, наиболее важным условием сохранности древних рукописей является низкая влажность воздуха – от тридцати до пятидесяти процентов, – которая препятствует появлению грибка (плесени и ложной мучнистой росы)». – Сильно озадаченный, я поднял глаза на друга: – Холмс, вы уверяли, что я подсказал вам ключ к разгадке. Какой?
– Влажность, – проговорил Холмс. – Четвертое и самое важное условие сохранности манускриптов. Когда мы выехали из Софии, принц рассказал нам, что в этих самых пещерах монахи когда-то выдерживали вино, очень похожее, по его словам, на то, что делают в Шампани. Вы помните его рассказ о болгарских винах?
– Конечно помню, – ответил я, – однако…
– Любой человек, столь же сведущий в алхимии, как принц, знает, что высокая влажность является важным условием производства таких вин. Для красных вин она должна превышать семьдесят пять процентов, а для белых – и все восемьдесят пять. Такая влажность идеальна для выдерживания вина и хранения его в бочках. Вы помните, как сыро было в баптистерии?
– Действительно очень сыро.
– Около восьмидесяти процентов, как мне кажется. Вы согласны со мной?
– Пожалуй, как в Юго-Восточной Азии во время приближения сезона дождей.
– Вы не раз невольно наталкивали меня на разгадку, Уотсон. Натолкнули и на сей раз. Я заметил, что вы очень сильно вспотели, хотя в пещере было нежарко. Я еще подумал, что вам пора отказаться от польки и мазурки, мой дорогой друг. Теперь ваш удел – вальс и тустеп. И никакого квикстепа под звуки дудок и барабанов. Мы еще не достигли каменного алтаря, а мне уже показалось странным, что такая древняя рукопись, к тому же наделяемая сакральной силой, хранится в подобных условиях. И тут я понял, что евангелие никогда не похищали из тайника, потому что оно там никогда не хранилось. Скорее всего, его привезли в пещеры за несколько дней, а может, и за несколько часов до нашего появления.
– Но принц говорил, что обращался за консультацией как раз в Британский музей.