– В больнице.
– Насколько он плох?
– Он в норме.
– Я хочу его видеть.
Пожалуй, проще показать этому типу Юлия, чем пытаться убеждать при помощи слов. Потому что слов Рокуэлл просто не понимает. Конечно, он дурак и его угрозы палатой лордов гроша ломаного не стоят, но он может спровоцировать политический скандал, что опять-таки потреплет Юлию нервы.
Как это все не ко времени…
– Я должен проконсультироваться с лечащим врачом сюзерена, – сказал Клозе. – Если доктор скажет, что это возможно и император в данный момент не принимает никаких процедур, то вы его увидите.
– Отлично, – кивнул Рокуэлл.
Клозе не хотел разговаривать с Янковским при этом баране и вышел в соседний кабинет. Барон изложил доктору сложившуюся ситуацию, сделав упор на том, что отказ от аудиенции может быть чреват неприятными политическими последствиями. Доктор не пришел от этой идеи в дикий восторг, но все же дал «добро» на встречу, попросив ограничить ее пятью минутами.
Юлий был бледен, но, вне всякого сомнения, жив и этим фактом Рокуэлла несказанно огорчил.
– Доброе утро, сир, – поздоровался Рокуэлл. – Рад видеть вас… – Он осекся. Вряд ли он готов был сказать, что рад видеть своего сюзерена на больничной койке.
– Как видите, слухи о моей смерти несколько преувеличены, – улыбнулся Юлий. – Что привело вас ко мне, кроме искреннего беспокойства о моем здоровье?
– Я хотел бы обсудить с вами важные вопросы, касающиеся состояния морали в наших войсках, – заявил Рокуэлл. – Мне совершенно не нравится подход, с которым Генеральный штаб пытается решить проблемы духовного воспитания личного состава. В качестве капелланов нашим военным подсовывают представителей совершенно чуждых большей части населения Империи религий…
Во времена службы Юлия и Клозе на Сахаре капелланом их эскадрильи был иудей. Юлий не помнил, чтобы этот факт составлял для кого-то проблему. Капеллан был нормальным мужиком, он был не прочь выпить в офицерском клубе или перекинуться в покер и прекрасно ладил со всем личным составом.
– Вне всякого сомнения, это очень важная проблема, – сказал Клозе. – И я обещаю заняться ею в самое ближайшее время.
– Я считаю, что это дело должно находиться под личным императорским контролем, – заявил Рокуэлл.
– Я прослежу за своим советником, – пообещал Юлий, подавив улыбку. – Что-нибудь еще?
– Выздоравливайте, сир.
Прежде чем закрыть за Рокуэллом дверь, Клозе несколько секунд любовался его удаляющейся по коридору спиной.
– Шакал, – сказала Пенелопа, выслушав рассказ Клозе о визите герцога. – Стервятник. Интересно, на что он рассчитывает?
– Не знаю, кто его информировал, но, судя по выражению его лица, за которым я внимательно наблюдал, Рокуэлл явно ожидал увидеть Юлия в гораздо худшем состоянии, – сказал Клозе. – По-моему, его удивило, что Юлий вообще способен разговаривать. И это мне не нравится. За Рокуэллом стоит какая-нибудь из политических группировок?
– Насколько я знаю, нет, – сказала Пенелопа. – До луврской трагедии он находился слишком низко в списке наследования, чтобы им заинтересовался кто-то из серьезных политиков. Кроме того, Рокуэлл известен своими радикальными религиозными воззрениями, что делает его очень неудобным политическим союзником.
– С его воззрениями я уже частично ознакомился, – согласился Клозе.
– Но все это фигня, о которой нам не стоит париться, потому что Рокуэлл никогда не станет императором, – сказала Пенелопа.
– Надеюсь, – пробормотал Клозе.
Состояние Юлия было стабильным. Сердце, выращиваемое для трансплантации ведущими имперскими медиками, уже достигло размеров цыплячьего, и Клозе наблюдал, как оно весело бьется в своей пробирке. Пока император лежал в больнице, Клозе был вынужден фактически выполнять все его обязанности, связанные с ВКС и ведением войны. Политическими проблемами от имени своего брата занималась Пенелопа.
По счастью, этих политическим проблем было немного. Юлий как законный наследник пользовался безоговорочной поддержкой проправительственной группировки, имевшей в парламенте подавляющее большинство. Оппозиция, четыреста лет стремившаяся вернуть Империю на рельсы демократии, пыталась использовать последствия теракта в своих целях, утверждая, что государству необходимо менее зависимое от личных качеств вождя руководство, но после первого же военного успеха Юлия оппозиционеры лишились симпатий населения.
Клозе пришел к выводу, что подданные признают своим императором и коня, лишь бы он одерживал победы над таргами. Такое положение дел продлится до самого конца войны. Возможно, потом демократы снова попытаются что-то изменить, но должно пройти немало лет, прежде чем у них появятся шансы на успех. Разумеется, если человечество до этого доживет.
Демократия всегда казалась Клозе изящным надувательством. Он считал, что при любой системе государственного управления все зависит от личных качеств человека, находящегося наверху, а рядовые граждане мало на что влияют при любом раскладе. История знала множество примеров, когда законно избранные всенародным голосованием президенты превращались в пожизненных диктаторов, иногда даже передававших власть по наследству своим детям.
Человечество постоянно металось от демократии к диктатуре и наоборот. Взять хотя бы Древний Рим, который успел побывать и республикой, и империей на протяжении своей не слишком долгой истории.
Человеческая Империя существовала уже четыреста с лишним лет. Она была создана именно для того, чтобы положить конец сваре демократических и псевдодемократических режимов, разрывавших галактику на части больше века. Однако в последние годы перед вторжением таргов все больше миров пытались заявлять о своей независимости. ВКС беспощадно давили такие попытки, однако количество их все равно не уменьшалось. Тарги стали той самой внешней угрозой, которая временно сплотила человечество. К Империи присоединились даже независимые миры, ранее никогда не входившие в ее состав.
Кстати, тарги называли себя Содружеством. Может быть, это и есть противостояние двух политических систем, доведенное до абсурда?
Винсент Коллоджерро, серьезный и собранный как никогда, вошел в кабинет советника по вопросам национальной безопасности с папкой и несколькими дискетами. Клозе пригласил его присесть и посоветовал расслабиться. Но даже сидя в удобном кресле, Винсент выглядел так, словно проглотил кусок монорельса.
– У меня есть две новости, – сообщил он. – Одна из них касается внутренней имперской политики, другая связана… э… с внешней. Как ты думаешь, с которой мне лучше начать?
– А какая из них хорошая? – поинтересовался Клозе.
– Никакая, – сказал Винсент. – Одна – плохая, другую я бы назвал просто шокирующей.