– Вы в своем уме?
Его присутствие опять заполнило все помещение. Кроме широких плеч, Магали уже ничего не видела. На одном плече Лионне незаметно повисла узкая лента упавшей шляпы средневековой принцессы.
– Кто же залезает на стремянку в обуви на таких каблуках? И к чему взбираться на самый верх? Вам хотелось грохнуться на пол вместе с этими полками?
Магали ощетинилась.
– Если вам известно, как можно вытереть пыль иначе, то, пожалуйста, покажите мне ваши приемчики. Прошу вас! – И она протянула ему пыльный веничек. – Такой высочайшей привилегии удостаиваются те, кто осмеливается вторгаться в мою жизнь со своим превосходством.
Взглянув на нее теперь уже холодным внимательным взглядом, он взял метелку и, должным образом забравшись на лестницу, начал смахивать пыль с верхней полки. Ему не понадобилось забираться на самый верх, не приходилось тянуться.
Магали взирала на него снизу, губы ее разомкнулись, придав лицу глуповатое выражение. Верхняя часть его бедер была на уровне ее глаз – она отметила атлетический изгиб мышц, выступающих из-под кожаной куртки. Одна нога его стояла на ступеньку выше другой, и натянувшиеся джинсы подчеркнули сильные, прекрасной формы fesses [51] и бедра.
Он протирал пыль на ее полках.
Без комментариев или вопросов, несмотря на недовольно сжатые губы и опущенные уголки рта.
Он смахивал ее пыль. Филипп Лионне.
Почему он пошел на такое беспримерное унижение?
Наверняка уж не потому, что она предложила ему это! Показать ей, насколько он превосходит ее – даже в уборке пыли? Ни один мужчина, озабоченный собственным превосходством, не зашел бы так далеко.
– Это вы послали ко мне ту дамочку? – вдруг резко спросил он.
У нее возникло впечатление, что перед ней медленно закипает котел, установленный сразу на четыре конфорки.
– Какую еще… дамочку? – Она нахмурилась.
– Блондинку. Она просто прилипла ко мне! Явилась с вашим фирменным пакетом. Что вы с ней сделали?
Скрипнув зубами, Магали подумала, что неплохо бы найти эту блондинку и треснуть ее по башке кастрюлькой из-под шоколада. Или, лучше, одним из чугунных чайников тетушки Эши. Неудивительно, что у мадемуазель Ветреницы не складывается жизнь, если она не способна правильно истолковать простые пожелания.
– Нет, я едва с ней знакома. Собственно, незнакома совсем. И не понимаю, зачем бы мне подвергать ее такому наказанию.
Он стрельнул в нее взглядом, который вполне мог бы соперничать с пронзительной остротой кинжала, и закончил протирать полку с ловкостью человека, изрядно поднаторевшего на подобных уборках – что, вероятно, соответствовало истине, учитывая его воспитание на фамильных профессиональных кухнях.
Он требовательно протянул к ней раскрытую ладонь.
Она рассеянно взглянула на нее. Неужели он надеется, что она подаст ему руку? Но ее собственная рука от такой мысли загорелась приятным теплом, и Магали затрепетала, вспомнив жаркое прикосновение его жестких мозолистых ладоней к своему телу. За окнами морозил январь. Отчего же у него такие теплые руки?
Может быть, у него закружилась голова? И ему нужно опереться на что-то, чтобы безопасно сойти с лестницы?
Ее невнятную рефлексию прервало его лаконичное распоряжение:
– Подай мне шляпы, Магали.
Ага. Ах, вот как? Вот он уже и распоряжается! На ее территории?! Да еще перешел на фамильярное «ты»! Хорош, ничего не скажешь! Они еще не стали близкими друзьями, и вообще он не имеет никакого права обращаться к ней подобным образом!
– Прошу прощения, не поняла, – ледяным тоном отозвалась она.
Он бросил на Магали такой взгляд, словно готов был спрыгнуть с лестницы прямо ей на голову.
С другой стороны, ей не следовало испытывать его терпение. Она молча подала ему шляпы. Почему она так покорна? Проявила ли она слабость характера?
Он расставил шляпы по полкам на прежние их места: как будто знал точно, где они стояли, хотя кое-где повернул их чуть под другим углом или немного изменил положение ленточных драпировок, но в целом, когда он закончил, коллекция смотрелась куда лучше, чем раньше. Более причудливо и опасно, таинственно и романтично. Он проделал все за пару секунд, машинально, не осознавая, что делает. И неосознанно придавал последние штрихи всем тем прекрасным изделиям, что готовил в своей кондитерской.
Магали оценила его работу и искоса взглянула на него, когда он спрыгнул с лестницы и встал рядом с ней. Он выглядел волнующе изумительным. Почему же ей не выпала судьба родиться принцессой?
О нет, какая отвратительная мысль. Как она могла подумать об этом? Словно ей хотелось, чтобы он мог счесть ее достойной своей благосклонности. К тому же принцессы столь… столь беспомощны! Им вечно необходимо, чтобы их жизнь приводили в порядок ведьмочки Женевьевы, или шоколад Магали, или чаи Эши.
Но Магали более чем самодостаточна. И не спасует ни перед чем и ни перед кем.
– Не забирайтесь больше на лестницу в такой обуви, – с вызывающей повелительностью произнес он. – На своих сумасшедшей высоты каблучках. Неужели у вас нет и капли здравого смысла?
Отчего же. В своей квартирке под крышей, предоставленная самой себе, она здраво и с удовольствием разгуливает босиком или – когда становится холодно – в шерстяных носках, и тогда ее пальцы обретают блаженную свободу.
– Ах! – воскликнула она. – Так вы вдобавок считаете себя экспертом в сфере женской моды? Как же несказанно мне повезло!
Филипп ожег ее таким взглядом, словно предпочел бы сейчас шарахнуться лбом в непробиваемую стену.
Отлично. Она изобразила приторно-змеиную улыбочку.
Его взгляд тотчас изменился, и желание причинить боль себе переключилось на окружающий мир. Плотоядное желание. Словно, решив не причинять себе боль, он захотел слопать ее.
Магали подалась к нему, но ее каблуки крепко стояли на плитах пола, не сдвинувшись с места. Сердце бешено заколотилось.
– Так вы нуждались в какой-то помощи?
Он вскинул голову, воздев глаза к тщательно очищенным от пыли полкам со шляпами.
– Не стоит благодарности, – сдержанно отвечал он.
Она подавила вздох возмущения.
– Я не нуждалась в вашей помощи.
Интересно, о чем мог подумать Филипп Лионне после такого ее заявления? Только, скользнув по ней пристальным взглядом, он вдруг резко зажмурился. Ее окатила волна обжигающего желания.
Не открывая глаз, он повернул голову в сторону. Она невольно отметила про себя красивую четкую линию его подбородка.
– Я принес чайник.
Взгляд ее переместился с его лица к тяжелому чугунному чайничку, именно он, должно быть, и грохнул об стол – за мгновение до того как Филипп подхватил ее с лестницы. В глубине ее существа зазвучал тихий внутренний голос: «Ты же понимаешь, он подумал, что ты можешь упасть. Ты понимаешь, он подумал, что спасет тебя».