Магали пристально посмотрела на Грегори, вспыхнув от странного замешательства. Как, интересно, понимать то, что Филипп – через посредство своего служащего – послал ей подарочек ко Дню святого Валентина? В отличие от обескураживающей версии американского Дня святого Валентина, во Франции этот праздник отмечали вполне душевно. Никакие анонимные открыточки не рассылались всем одноклассникам, чтобы никто не оказался лишенным «валентинки», особенно если вам всего пять лет от роду, а ваша американская мама ничего в этом празднике не понимает, и ваш ученый американский папа погружен лишь в свою науку. Во Франции подарки в честь Дня святого Валентина дарили супруги, любовники или тайные и явные воздыхатели.
Подавив интерес, она покрепче сцепила руки.
– Я не желаю ничего пробовать и даже ничего видеть.
– Но это не пирожное. – В руках Грегори появился пакетик с логотипом новомодной ювелирши из квартала Марэ, увлекшейся искусством Новой Зеландии. Магали частенько задерживалась перед ее витринами. За пределами острова это был ее любимый квартал.
В пакетике оказалась маленькая открытка, не содержавшая никаких пожеланий. Лишь одно слово, написанное твердым стремительным почерком: Филипп. Под крышкой квадратной шкатулки лежала маленькая зеленая подвеска, так мастерски и затейливо выполненная, что при определенном повороте перед вами появлялся полумесяц с женской фигурой, ее изящный силуэт тянулся вверх, словно она пыталась достать до верхнего острия полумесяца. В шкатулке лежала и визитная карточка ювелира с указанием названия, пояснявшего символику драгоценности: «Полинезийская богиня Хина и ее луна». Невольно глянув на лунный серп над стендом их внутренней экспозиции, Магали вспомнила, как подвешивала его, когда Филипп барабанил в дверь. От кулона с лунной богиней тянулась серебристая цепочка, вероятно, платиновая, судя по блестящему светлому металлу. Тонкое, как паутинка, плетение придавало цепочке такой хрупкий вид, что, казалось, она могла порваться от одного лишь неловкого касания ее пальцем.
– Он так сильно занят… поэтому попросил меня исполнить роль посыльного. Ему хотелось, чтобы вы обязательно получили это пораньше. Сказал, что сам зайдет позже.
Ему хотелось, чтобы она обязательно получила подарок пораньше – словно полагал, что она будет ждать от него поздравления с Днем святого Валентина?! И что она может обидеться, если он не поздравит ее? Разглядывая подарок, Магали покраснела как маков цвет.
Ей пришлось подавить желание запрыгать от радости, прижимая к груди драгоценную вещицу. Она позволит себе такую откровенность, но только в уединении.
– Так, значит, вы с ним?.. – Голос Грегори смущенно затих, и его взгляд вновь мечтательно затуманился.
Магали сдержанно взглянула на него, осознав, что еще вдобавок удалось только что сделать Филиппу. Попросив одного из своих шеф-поваров отнести ей подарок, он совершенно недвусмысленно предъявил на нее собственные права. Ее окатила волна, но – не знакомой ей воинственной ярости. Нет, это было совсем иное чувство. Скорее она пребывала в состоянии булькающего на огне шоколадного напитка, уже достигшего той идеальной густоты и соблазнительности, при которой его следовало немедленно снять с огня, дабы не испортить – проявлению истинной ярости мешало всеобъемлющее тайное удовольствие. Или, может быть, ее возмущение походило на кипящий карамельный сироп, золотистый и обжигающий, именно того накала, что так идеально – по словам Филиппа – удавался ему с четырнадцати лет.
А ей не удавался. Она вечно сжигала карамель, пропуская нужный момент.
– Вам стоило бы посмотреть, над чем он сегодня трудится, – доверительно произнес Грегори.
Он покачал головой. В очередной раз его глаза встретились со взглядом Клер-Люси, приглашая ее разделить его уныние.
– Или, может быть, не стоит, учитывая ваше настроение.
Филипп испугался. У него не шло из головы выражение лица Магали тем вечером, перед появлением тетушек, и он понял, что, возможно, совершил невероятную ошибку. Она могла запереться от него в неприступной башне, окружив себя морем глухой отчужденности, и тогда ему не помогут проникнуть к ней ни отмычки, ни соблазнительные пассажи, ни решительный приступ, придется искать единственный верный путь и запастись мощными веслами, чтобы целым и невредимым переплыть это безбрежное ледяное море.
В этот самый напряженный день года, когда от него требовались особенно впечатляющие творения, которыми невозможно пресытиться, когда мужчины уходят с работы пораньше и выстаивают в очередях, надеясь приобрести тот единственный подарок, способный порадовать сердце любимой… он пребывал в таком страшном смятении, что сдал все свои полномочия. Впервые в жизни в этот самый Валентинов день его сердце билось в безумной тревоге.
Он был настолько поглощен своим состоянием, что начисто выпал из оживленной кухонной сутолоки и не заметил даже, как стажер перевернул поднос с только что приготовленными пирожными, отчего по всему полу разлетелись ошметки взбитых сливок и фисташково-клубничных украшений. Впрочем, позже ему сообщили об этом несчастье. Но реакция его, к счастью стажера, была неожиданно вялой.
Заняв половину мраморного стола, Филипп с неистовым усердием взбивал белки. Вручную. И от этой напряженной работы на губах у него заиграла улыбка. Одному Богу известно, как ему хотелось выместить на чем-то вчерашний срыв! Да что там срыв – полный крах! Радужные надежды разбились всмятку, как украшения с нежных пирожных в руках бедолаги-стажера. Позор. Избавиться от этого убийственного ощущения не помогла и изнурительная тренировка утром в спортивном зале.
Он сыпанул в белки истертый в такую мелкую пудру сахар, что она взметнулась над его рукой легкой пылью, словно колдовское чарующее облачко. Постепенно введенные красители придали будущим меренгам ярко-алый цвет, напоминающий истекающее кровью сердце, но Филипп знал, что после выпечки они побледнеют до розового оттенка, и никто никогда не узнает, какая в них вложена сила страсти. Потом проверил на ладони миндальный порошок, стертый почти до состояния муки и оставляющий на пальцах ощущение бархатистой мягкости, смешал его с равным количеством сахарной пудры и добавил в алую массу.
Пока меренговые ракушки стояли в духовке, он раздумывал, какой ганаш подойдет для их наполнения. В День святого Валентина. Учитывая, что она действительно пробудила в нем звериную страсть. Возможно, ему следовало бы преподнести ей розу.
Белый шоколад и сливки, розовый сироп и три капли розового масла. Нет, нужно что-то еще. Что-то неожиданное и особенное. Он порылся на полках со специями, сушеными и свежими, заглянул во все холодильники… Иногда что-то пробовал. Задумывался, озарялся идеей, отвергал ее – и снова искал. И наконец остановился перед контейнером с плодами рамбутана [92] – красными, размером со сливу тропическими фруктами, закупленными на одном из азиатских рынков в Бельвиле, пригороде Парижа. Этот маленький уродливый плод имел плотную колючую оболочку, но любопытный, осмелившийся попробовать его, узнавал, что страшная оболочка легко раскалывается, а под ней скрывается нежная кисло-сладкая мякоть с приятным освежающим вкусом, чем-то напоминающая китайские личи или попросту виноград.