– Ма-гали…
Почему вдруг ее имя, сорвавшееся с его уст, прозвучало для нее сладчайшей музыкой, словно он пропел: «ma chйrie» [108] ?
Его ласкающие пальцы вновь взлетели по ее спине, скрытой туникой, невольно вынуждая ее еще сильнее прижаться к нему. Он припал губами к ее обнаженной шее.
«Не газель, не газель, не газель», – мысленно твердила она, словно он с тихим голодным рычанием терзал ей не горло, а сердце.
Вся ее воля растворилась в чувствах, порождаемых в ней его жадным ртом, легким покусыванием зубов, влажной нежностью языка и колкими волосками щетины на подбородке. Может быть, она и могла бы стать покорной газелью – именно сейчас, только на этот вечер… Вокруг было темно, а его объятия исполнены теплой нежности, и никто не видел их, несмотря на огромные окна.
– Что же ты пожелала мне, Магали? – Его голос был бархатисто-мягким, как ее шоколад, словно напиток уже овладел его душой.
Его губы и шершавый подбородок спустились к ее ключицам, а властная рука продолжала крепко обнимать спину.
– Роковой судьбы? Полного распада? Полной беспомощности в твоих руках?
Неужели он показывал ей, как бессильна она, с какой легкостью ее тщетные желания под влиянием его силы обращаются против нее же?
– Я не чувствую никаких перемен.
Слегка поводя подбородком, он завоевал себе местечко в ложбинке ее груди. Легкое покалывание щетины вызвало бурный всплеск в ее теле. Жаркие волны возбуждения и их незримые брызги наполнили новой жизнью ее соски и лоно.
– Вероятно, ты не восприимчив к моим пожеланиям, – посетовала она.
Посетовала с горьким оттенком, таким же, как приготовленный для него шоколад.
– Наверное, ты пожелала того, чего во мне хватало с избытком и без твоих пожеланий.
Неужели он сходил с ума, желая ее любви?
Она хотела откинуть голову, чтобы посмотреть на его лицо, но поза была для этого неудобной. Правда, ее грудь от этой попытки теснее прижалась к его лицу, исторгнув из него стон удовлетворения. Он вскинул голову, и выбора у нее не осталось, их губы неминуемо встретились.
Она слизнула шоколад с его губ. И в проникновенном поцелуе вкусила оставшуюся на его языке шоколадную горечь. Этому шоколаду полагалось привести отведавшего его в состояние все сметающего на своем пути желания. Удерживая ладонями ее голову, он зарылся пальцами в ее волосы и рывком убрал с них заколку.
Приоткрыв рот, она позволила ему продолжить чувственные игры. Их губы слились, его язык с медлительной обстоятельностью исследовал глубины ее рта, словно смакуя какие-то тайные вкусы. Желая запечатлеть их на своем языке, надышаться ими, вобрать их в себя…
Обняв Магали за талию, он внезапно поднял ее и усадил к себе на колено. Это перемещение вовсе не помешало их поцелуям, казалось, он мог целовать ее целую вечность. Однако его объятия изменились. Теперь ее поддерживала лишь одна его рука. А вторая опустилась на стол. И, пошарив по нему, вернулась с его пирожным, названным «сердцем».
Отвернувшись, она уткнулась носом в его шею.
– Может быть, мы просто продолжим любовные игры? – прошептала она. – Разве не к этому вся прелюдия?
– Нет, не к этому. – Пальцы, еще блуждавшие в ее волосах, сжались, показывая его негодование. – Неужели собственная сила подействовала одуряюще на твой ум?
Слегка отстранившись, Магали с жадностью взглянула на пирожное, хотя ее губы упрямо сжались. Она пообещала ему сделку. Даже пришла сюда с таким намерением. Так почему же сейчас ей вдруг захотелось пойти на попятную?
– Магали, что, по-твоему, ты можешь потерять?
Она недоверчиво вскинула на него глаза.
– Себя.
Можно подумать, он не понимает ее страха.
– Vraiment? [109]
Его блуждающая ладонь, нежно пробежавшись по ее бедру и проскользнув по ребрам, завернула за спину и начала массировать напряженные лопатки.
– Не свою гордость. Не свое негодование. Не свою силу. Только саму себя?
Его язык, казалось, просмаковал последние слова, точно проговаривая их, он сам наслаждался вкусом ароматного пирожного, поедая его полными десертными ложками.
Если он проглотил ее за три слова, значит, ему понравился вкус.
Обиженная, она попыталась уклониться.
– А что, по-твоему, мог потерять я, Магали?
Она прищурилась. Задумчиво нахмурилась.
– Вероятно, ничего. Ты же сказал, что мой шоколад никак не подействовал на тебя.
Он пристально посмотрел на нее, пряча негодование. Сидя у него на коленях, она почувствовала, как напряглись мускулы его бедер и ладонь на ее спине, затвердели даже мышцы брюшного пресса, к которому прижималась ее рука.
– Черт возьми. Quel imbйcile… [110]
Неужели она витает в облаках? В своей «Волшебной избушке», окруженная клиентами, не способными наладить собственные жизни, она обычно считала себя самой сообразительной в сравнении с ними. Она жила в невозмутимой уверенности в себе. Безупречно независимая и неуязвимая. Пока не появился он.
– Итак. – Он поднес свое миндальное чудо так близко к ее рту, что она почувствовала губами легкую и нежную бисерную округлость малиновых ягод, защищавших таинственный ганаш и гладкость миндальных створок.
Открыв рот, она сделала первый укус, щелкнув зубами, словно изголодавшееся животное, схватившее лакомство на лету. Но, когда под нажимом ее зубов тихо хрустнули миндальные створки, Магали вдруг испытала странную слабость, погрузившись в мечтательное наслаждение вкусом. Исполненный тайны легкий хруст, блаженная нежная начинка ракушки, и через мгновение – из глубины взрыв малиновой свежести, смягченный роскошным воздушным кремом. Эротика меж двумя ангельскими крылышками. Райское блаженство, если в раю допустимо чревоугодие.
Оргазм, порожденный крохотным кусочком. Словно возбуждающие токи пробежали по всему ее телу. И проникли в сокровенные глубины. Такого вкуса она еще в жизни не знала. Вкуса, который был адресован лишь ей одной. Он настолько потряс Магали, что слезы обожгли ей глаза, а когда она их открыла, то увидела перед собой пылкий взгляд Филиппа, горящий дикой жаждой триумфа.
Их лица были совсем рядом.
Слегка повернув пирожное, он вновь поднес его к ее губам.
Теряясь под его пылким и дерзким взглядом, она не могла бы сказать, что побудило ее послушно продолжить эту дегустацию. Она не смела его ослушаться, почти потеряв способность противиться познанию еще более изысканного наслаждения. Но вместо сопротивления в ней возродилась иная – глубинная, почти подсознательная – способность. И она предпочла сдаться. Словно по одному щелчку его пальцев предпочла бы сорвать с себя всю одежду и полностью отдаться в его власть.