Как забавна, оказывается, роль мучителя. Особенно по отношению к тому, чья нерешительность недавно на заснеженном мосту пронзила его самого.

– Ты желаешь, чтобы я растаял от жара? – поинтересовался он, позволив своему большому пальцу, словно заблудившись во мраке неизвестности, случайно подняться еще выше, а потом испуганно ретироваться на прежние позиции. Ее рот приоткрылся от возбуждающих ласк, но она вытерпела их, зажав зубами нижнюю губу. Склонив голову, Магали пыталась изобразить крайнюю озабоченность приготовлением шоколада.

Филипп никогда не подозревал в себе садистских наклонностей.

– Или мечтаешь превратить меня в зверя?

Сделав вид, что его пальцу неудобно блуждать между ее сапогами и легинсами, он попытался убрать его. Остальные пальцы продолжали скользить беспорядочно, словно независимо от затеянной им игры, хотя и не сдавали своих позиций. Там оказалось множество заманчивых мест, которых можно было коснуться «нечаянно» – о да, чисто случайно – и мимолетно.

– Или, возможно, тебе просто хочется согреть человека в холодный день?

В полнейшем изумлении она оторвалась от ковшика и, призывно приоткрыв рот, устремила жадный взгляд на его губы.

Нежно сжав ее бедро, он поблагодарил ее за признание своей победы, и вдруг вовсе убрал руку, и побрел ко второму окну, где ему пришлось опереться коленом на ее узкую кровать, чтобы выглянуть на улицу. Восставшая плоть явно показывала, что он не только садист, но еще и мазохист, и тем не менее Филипп испытал приступ острой радости из-за того, что лишил ее ласк. Будто признавшись в любви, он мог позволить себе по-свойски отшлепать ее!

О да, нынче он собирался повеселиться на полную катушку.

– Выпьешь, тогда и узнаешь, – резко бросила она.

Глядя на снегопад за ее окном, он непристойно ухмыльнулся. Frustrйe [126] , Магали?

Он поднялся с кровати, его колено оставило на одеяле собственническую вмятину, предвещавшую грядущие события. Она же пустит его в свою кровать? О да, она согласна. Если он достигнет своей цели, то она, возможно, захочет связать и никогда не отпускать его.

«Ты, жестокий мерзавец, прекрати терзать нас этими картинами», – взмолилось его тело.

Филипп вернулся, чтобы попробовать шоколад. Она вручила ему горячую, просто горяченную чашку, и он с нарочитой медлительностью крутил ее в пальцах, остужал напиток дыханием и наконец соизволил сделать глоточек. Этот глоток пронзил его, сграбастал в кулак забившееся сердце.

Он выдал ей свою самую мстительную улыбочку.

– Не чувствую никаких перемен.

Со стуком опустив на стол чашку, она даже не попробовала шоколад. Кстати, он еще не видел, чтобы она пила свой шоколад. Такого рода нежелание могло действительно наводить на мысль об отраве.

Он склонился и поцеловал ее со всей решимостью, разъединив и смяв ее губы, а потом щедро вернул им доверчивую мягкость и податливость, убедившись, что она получила достаточную порцию своего шоколада с его языка.

– Попробуй моих пирожных, Магали. – Он открыл коробку, заполненную выпечкой в его кондитерской.

– Но они ведь не сделаны специально для меня. – Голос ее прозвучал мрачно. – Ты же взял их с витрины.

– Магали, все, что я делал последние четыре месяца, предназначалось исключительно для тебя.

Обиженная гримаска исчезла с ее лица. Ее ресницы вспорхнули, и она пытливо взглянула на него, как смотрела на него множество раз прошлым вечером и этим утром, словно пытаясь постичь правду, скрытую за его маской. Какой маской? В его общении с ней не было и намека на тайные коварные планы, он всегда шел напролом.

Она вновь перевела взгляд на коробку, и он понял, еще до того, как она что-то попробовала, лишь по одной ее еле уловимой смущенной улыбке, что опять незаметно захватил власть над ней. Медленно она провела идеально ухоженным ноготком по всей длине шоколадного эклера прямо по границе шоколадной глазури. Ему пришлось собрать все силы, чтобы обуздать желания своего тела.

Вытащив эклер из бумажной розеточки, она с особым изяществом перехватила его пальцами и поднесла ко рту. Ее губы разделились, вобрав пирожное, и он лишь мельком увидел белизну зубов, погрузившихся в шоколад. Магали опустила ресницы, издала вздох, длинный тихий стон наслаждения.

Возбуждение рвалось наружу, грозя вселенским потопом лишить его власти над собственным телом. Он схватился за ручку дверцы ближайшего шкафа, отчаянно цепляясь хоть за какую-то точку опоры.

– Магали, – предупредил он с жалобной неубедительной обреченностью. – Я в любом случае хотел со временем овладеть тобой, но, похоже, момент расплаты настал.

Глава 29

Только Магали размечталась взять ситуацию под контроль, втянув в рот соблазнительно-неприличный эклер, как Филипп мгновенно лишил ее всех сил, оставив лишь измазанные кремом губы и мгновенно доведя ее до полного безумия. Что с ним происходит? То он дразнит ее обманными ласками, прерывая игру, то опять заигрывает, словно его обуревают противоречивые желания. Неужели он не понял ее намека с эклером? Почему он не может просто отдаться в ее власть? Ведь вчера вечером ему, кажется, понравился ее массаж.

Захватив рукой ее волосы, Филипп потянул их назад, заставляя запрокинуть голову, и пристально посмотрел на ее губы в креме. Она поняла, чего он дожидается от нее, и попыталась помотать головой, но не могла же она вечно ходить с перепачканным ртом. Машинально она облизнулась.

Его зубы обнажились в жесткой триумфальной усмешке. Расширившиеся зрачки полыхнули синеватой чернотой.

– Умница, – одобрительно произнес он, и она возмущенно ахнула.

Она сделала это вовсе не по его приказу.

Но словно в награду за хорошее поведение он с раздражающей эротичностью оторвал ее от пола и, прижав к себе, щедро и основательно, без всякой спешки принялся целовать. Чувствуя, как холод пробирает ее прижатую к оконному стеклу спину, а страстный исходящий от него жар распаляет груди, живот и бедра, она возбужденно обхватила его.

Поцелуи длились… целую вечность. Время незаметно расплывалось и таяло в тумане, и вскоре в мире не осталось ничего, кроме их слившихся тел и ртов. Ей уже казалось, что она навеки заперта в островной башне, но не одна, а в компании завоевателя с несгибаемым восставшим копьем и ненасытными губами, зубами и языком. И ей суждено жить тут до скончания века, как новоявленной Волшебнице Шалотт [127] , но не сплетать нити ткани, а сплетаться телами, и она будет проклята, если прервется. И Магали обняла его крепко-крепко, изо всех сил.

Филипп приподнял ее над своей восставшей плотью, постепенно, с каждым новым поцелуем все сильнее прижимая ее бедра к себе. Как он мог столько терпеть, если его возбуждение уже достигло предела? Но он продолжал неутолимо целовать ее, пока она не перестала осознавать себя. Остался только его рот. Только его тело.