Гриндель выскочил из одних саней и по обочине, оставляя неровную борозду в рыхлом снегу и смеясь, подбежал к другим.
— Что вам угодно? — спросила Дораличе, закутанная так, что видны были только черные глаза.
— Добрый день, сударыни! Ее сиятельство княгиня Голицына хочет говорить с вами!
— Где она?
Гриндель показал рукой.
— И мы должны по пояс в снегу идти к ней?!
— Зачем же? Поезжайте немного вперед, пусть ваш кучер примет вправо. Сани ее сиятельства сейчас подъедут, — и Гриндель объяснил кучеру, что от него требуется.
Маликульмульк забарахтался — ему не хотелось предстать перед итальянками в таком странном виде — как будто медведь лежит в санях и пытается встать на задние лапы.
— Ты что, Иван Андреич? — возмутилась княгиня. — Сани вздумал перевернуть?
Еще несколько минут — и дорога была перегорожена. Справа встали сани итальянок с притороченным сзади имуществом. Слева — княжеские. Варвара Васильевна стояла с таким видом, что сразу было ясно: такая зимняя гоньба ей по душе. Шаль скатилась на плечи, рыжие волосы растрепались, она улыбалась. Закутанные и укрытые полостью до запей итальянки прижались друг к дружке. Дораличе, сидевшая ближе к княгине, повернулась и заворочалась, почти как Маликульмульк.
— Не надо, не вставайте, сударыни, — сказала княгиня по-французски. — Я задам вам несколько вопросов — и вы поедете дальше.
— Мы вас слушаем, — без лишнего почтения ответила Дораличе. И то — здесь не Рижский замок, где княгиня — ее сиятельство, всевластная хозяйка, которая платит деньги. Здесь — дорога, на дороге все равны.
— Говори, Иван Андреич, — приказала княгиня. — Хоть по-итальянски, хоть по-турецки.
Маликульмульк выбрал итальянский.
— Прекрасные синьоры, — начал он так, как должно было бы понравиться артисткам.
— Осточертевший и бестолковый синьор, — сразу отвечала Дораличе. — Долго ли вы будете преследовать нас и задавать дурацкие вопросы? Мы счастливы, что избавились от вас, оставьте же нас наконец в покое!
При этом певица самым светским образом улыбалась Варваре Васильевне.
— Речь пойдет о старом Манчини… — продолжал Маликульмульк.
— Нам плевать на старого Манчини.
— Он ушел из гостиницы и пропал.
— Какое нам до этого дело? Мы беспокоились только о мальчике. Теперь у мальчика лучшая в мире покровительница, а если черт унес старого Манчини — то незачем отбирать у него драгоценную добычу! Мы счастливы, что никогда больше не увидим эту мерзкую тварь. Хотелось бы, чтобы деньги, которые для него заработал бедный Никколо, свели его в могилу!
Аннунциата не произнесла ни слова, она отвернулась и смотрела на бесконечную равнину, где-то очень далеко окаймленную черным лесом. Даже посмотреть на княгиню не пожелала. Или же кинула взгляд, увидела Паррота — и поняла, что нужно как-то перетерпеть эту последнюю беду; раз уж не сбылось, так зачем вспыхивать, вновь гореть и стремиться?
— Я тоже не собираюсь его оплакивать, — ответил Маликульмульк. — Но он замешан в краже скрипки. Если мы его найдем…
— Скрипка давно уже у маркиза ди Негри. Искать ее в Риге нелепо, — возразила Дораличе. — Мы вам ничем не можем помочь.
— Можете, синьора. Мы хотим знать, что за приятель завелся у Манчини в Риге.
— Откуда мне знать! К нему приходил какой-то урод! Если бы этот урод посмел мне сказать хоть слово, я бы его убила! — пылко воскликнула Дораличе, и Маликульмульк ей поверил: убить не убить, а дать хорошую оплеуху эта особа может не задумываясь.
— Синьора Пинелли! — позвал он. — Вы ведь тоже видели этого урода?
Аннунциата не ответила. Нетрудно было догадаться, что всю дорогу Дораличе внушала ей несложную мысль: забудь того черноглазого немецкого красавчика, забудь, забудь, вот видишь — уже забыла! И вот он является, сидит рядом с княгиней Голицыной и тоже молчит… ну что за дивная парочка!..
— Что они говорят? — спросила по-русски княгиня.
— Они вообще разговаривать не желают, — ответил Маликульмульк. — Ничего не видели, ничего не знают, а меж тем при мне же по-итальянски этого господина обсуждали.
— Ну так скажи им прямо: я вас слушал, я вас понял, извольте рассказать все, что знаете! — вспылила княгиня. — Я сюда не для того скакала, чтобы на их постные рожи глядеть!
Представив себе стычку между Варварой Васильевной и Дораличе Бенцони, Маликульмульк даже голову в плечи втянул — в ожидании громов и молний.
— Может быть, я попытаюсь? — по-немецки спросил Гриндель. Он видел, что беседа не ладится, и искренне хотел помочь.
— Нет, — ответил ему Паррот. — Не надо.
И, выскочив из саней, отвел друга в сторонку, они стали совещаться.
— Я вам приказываю, сударыня, отвечать на вопросы господина Крылова, — потребовала по-французски княгиня со всем возможным высокомерием.
— Ах! — ответила на это Дораличе редкостно фальшивым умильным голоском. — Мы, две бедные артистки, не смеем огорчать такую высокородную даму! Мы униженно просим нас простить, мы всего лишь артистки, занятые лишь музыкой, и всякий может кричать на нас и помещать в конуру возле кухни. Но мы ничего не знаем, мы ничего не видели и не слышали.
— Врут. При мне же обсуждали этого господина, — по-русски сказал Маликульмульк.
— Ну так объяви им об этом прямо!
— Не сделать бы хуже, ваше сиятельство. Нам ведь нужно узнать правду. Соврут да и укатят, ищи их по всей Европе.
— Но отчего они не хотят говорить?
— Вожжа под хвост попала, ваше сиятельство.
Княгиня невольно улыбнулась.
— А если кроме шуток, то они ведь не просто уехали из Риги — они сбежали от Управы благочиния, ваше сиятельство. Их просили оставаться в крепости, пока не разъяснится дело с кражей скрипки. Они уверены, что это дело не разъяснится никогда. А сидеть тут целую вечность они не желают. Вот и удрали. Но они боятся, что если скажут лишнее, то придется возвращаться в Ригу и опять давать показания частному приставу.
Но грубость певицы имела и другую причину, которую Маликульмульк понял почти сразу: Дораличе защищала подругу, она хотела скорее увезти Аннунциату — и начхать ей было на все, лишь бы подруга не мучалась, зная, что в двух шагах от нее — недосягаемый избранник.
А этот избранник шепотом спорил с лучшим другом, причем Гриндель поглядывал на сани, где сидели итальянки, а Паррот смотрел в другую сторону — там тоже была равнина, окаймленная лесом.
— Что они говорили о том человеке? Повтори-ка, — велела княгиня.
— Что бывший лакей вдруг разбогател, завел какую-то фабрику. Вы же знаете, ваше сиятельство, фабрики вокруг Риги растут как грибы. Вон недавно мыловаренную построили…