– Главное – хочет ли он сейчас заполучить дом, – сказал Ройбен. – Уверен, что хочет. Он же сам его выстроил.
– Если и так, то он не торопится.
– Я отдам ему этот дом. Я не потратил на него ни медяка.
– И ты полагаешь, что призраку все это известно? – спросила Лаура. – И его это как-то тревожит и задевает?
– Нет, – ответил он. Покачал головой. Он вспомнил перекошенное лицо, вспомнил ее руки, протянутые так, будто она пыталась дотянуться до него сквозь стекло. – Может быть, конечно, я иду по ложному следу. Может быть, ее дух возмущен приготовлениями к Рождеству – тем, что мы устраиваем праздник так скоро после ее смерти. А может быть, дело в чем-то совсем другом.
Он снова испытал сильное ощущение присутствия Марчент, как будто явление ее призрака породило между ними новую, жутковатую близость, и та скорбь, которую он постоянно испытывал, казалось, бесконечно глубже укоренилась в той Марчент, которую он знал.
– Нет, задуманный праздник никак не должен был оскорбить ее. Во всяком случае, его не хватило бы для того, чтобы заставить ее вернуться оттуда, где она оказалась, и явиться тебе.
Ройбену было нечего сказать. Он пребывал в полном замешательстве. Было ясно только, что ему удастся что-либо узнать лишь в том случае, если дух снова явится ему.
– В зимний Солнцеворот духи являются чаще, чем в другое время, так ведь? – спросила Лаура. – Взять хотя бы бесчисленные истории о рождественских привидениях, которые рассказывают во всех странах, говорящих по-английски. Появление призраков в это время года стало чуть ли не традицией, в это время они сильны, как будто преграда, разделяющая живых и мертвых, делается хрупкой.
– Да, Фил не раз говорил то же самое, – ответил Ройбен. – Потому-то «Рождественская песнь» Диккенса так сильно действует на читателей. Из-за стародавних преданий о духах, которые являются именно в это время года.
– Вернись, пожалуйста, ко мне, – сказала Лаура и взяла его за руку. – Выброси эти мысли из головы – хотя бы ненадолго. – Она жестом потребовала принести чек. – Здесь поблизости имеется очаровательная маленькая гостиница. – Она улыбнулась ему обжигающей, призывной, всезнающей улыбкой. – Знаешь, как приятно оказаться в незнакомой кровати, с незнакомыми балками над головой…
– Пойдем, – согласился он.
Они занимались любовью в находившемся за два квартала от площади укрытом в саду очаровательном коттедже в сельском стиле, на старомодной бронзовой кровати, под низко нависшим скошенным потолком. Желтые цветы на обоях. Свеча в старинном кованом железном канделябре. Розовые лепестки на простынях.
Лаура была груба, настойчива и воспламеняла его своим желанием. Но вдруг она застыла и отодвинулась.
– Ты можешь сейчас трансформироваться? – прошептала она. – Очень тебя прошу. Стань Человеком-волком, ради меня.
В тихой комнате стоял полумрак; белые жалюзи надежно защищали ее от послеполуденного солнца.
Он не успел даже ответить: трансформация началась сама собой.
Опомнившись, он обнаружил, что стоит перед кроватью; тело уже покрыто волчьей шерстью, когти, в удлинившихся суставах рук и ног замирает пульсация. Он чуть ли не слышал, как отрастает грива, как шелковистые волосы покрывают его лицо. Новыми глазами он осмотрел хрупкую старомодную меблировку помещения.
– Вы этого хотели, мадам? – спросил он обычным для этого состояния глубоким баритоном Человека-волка, который звучал намного богаче и гуще, чем его прежний голос. – Нас могут обнаружить, но ведь мы готовы рискнуть ради хорошего дела, так ведь?
Она улыбнулась.
Она разглядывала его, как никогда прежде. Пригладила ладонью шерсть на его лбу, пробежала пальцами сквозь длинные, более грубые волосы на его голове.
Он притянул ее к себе и опустился на голые доски пола. Она прижималась к нему и вырывалась, будто хотела спровоцировать его на какую-то резкую вспышку, колотила его кулачками в грудь, одновременно целуя его и крепко прижимая язык к его клыкам.
Ройбен вернулся из Сономы уже под вечер. Дождь перешел в густую морось, и, хотя до ночи было еще далеко, можно было подумать, что уже начало смеркаться.
Как только он увидел вдалеке дом, на душе у него полегчало. Рабочие уже закончили украшать все окна фасада ровными рядами ярко-желтых мелких лампочек, а вокруг парадной двери красовалась массивная вечнозеленая рождественская гирлянда, тоже пестревшая яркими огоньками.
Каким веселым и мирным он казался. Рабочие как раз завершили свои труды, и несколько машин отъехали от террасы ему навстречу. Осталась только одна машина для людей, которые работали в гостевом флигеле, расположенном немного ниже, но и они тоже должны были уехать.
Парадные комнаты тоже выглядели очень весело; там, как всегда, топились камины, а справа от двери в главную гостиную возвышалась огромная, еще не разодетая в украшения елка. Камины также были убраны пышными зелеными гирляндами. Повсюду густо пахло вечнозелеными растениями.
Но дом, как ни странно, оказался пуст. Ройбен не бывал здесь в одиночестве с того самого дня, когда сюда явились Почтенные джентльмены. На кухонном столе он обнаружил записки, в которых сообщалось, что Феликс увез Лизу на побережье в магазины, Хедди прилегла вздремнуть, а Жан-Пьер повез Стюарта и Маргона в Напу – обедать.
Впрочем, Ройбен не придал значения странной пустоте в доме. В своих мыслях он снова вернулся к Марчент. Он думал о Марчент на протяжении довольно долгой поездки из Сономы, и лишь после того, как поставил на огонь кофейник, до него дошло, что встреча с Лаурой – ленч и любовь в уютном коттедже – пришлась очень кстати, потому что он перестал бояться происходящих в ней перемен.
Он быстро принял душ, надел синий пиджак и серые шерстяные брюки – он часто одевался так к обеду – и направлялся по коридору к лестнице вниз, когда до его слуха донеслись звуки радио, игравшего где-то в западной части дома, его части.
Место, где работал приемник, он определил почти сразу. В той самой комнате, где когда-то жила Марчент.
В коридоре, как всегда, было темно и мрачно – там вовсе не имелось окон и все освещение составляли несколько бра с бумажными абажурами на стенах и слабые лампочки под потолком. И он хорошо видел, что из-под двери Марчент выбивается луч света.
К его сердцу вновь рывками пополз холодный ужас, правда, на сей раз это происходило медленно. Он застыл посреди коридора, чувствуя, что его тело пытается трансформироваться, и прилагая все силы, чтобы воспрепятствовать этому порыву, и не знал, что делать.
И для музыки, и для света можно было найти добрый десяток объяснений. Например, Феликс мог искать что-то в шкафу или письменном столе Марчент и оставить все включенным.
Ройбен все так же не мог пошевелиться. Он старательно отгонял от себя ощущение мурашек на лице и ладонях, но полностью подавить его так и не смог. Кисти его рук обросли пусть не шерстью, но довольно густыми волосами. Прикоснувшись к лицу, он обнаружил то же самое. Ну, что ж. Однако какой прок ему будет от этих мелких телесных усовершенствований, если призрак и в самом деле появится?