Это была последняя связная мысль, промелькнувшая в его мозгу. В следующую секунду он уже спал, очень крепко и в то же время очень чутко. Это произошло так быстро, что на его лбу даже не успели разгладиться две вертикальные морщины, тянущиеся вверх от нахмуренных бровей.
Проснувшись во второй половине дня и приведя себя в порядок с помощью контрастного душа и энергичной разминки, Громов сделал все возможное для того, чтобы его гостья больше не смогла спать. Несколько раз он просто бесцеремонно тормошил ее, напоминая о том, что петушок пропел давно, но Регина, мыча что-то невнятное, снова и снова норовила свернуться калачиком на диване. Пришлось включить на полную мощность телевизор. Причем Громов выбрал не первую попавшуюся программу, а «Антологию юмора». Жизнерадостное ржание участников и зрителей, по его мнению, должно было взбодрить девушку как нельзя лучше. Когда людям плохо, чужое веселье становится для них невыносимым испытанием.
Расчет оказался верен. Примерно на середине юморески очередного великовозрастного балагура Регина села и сердито спросила:
— Издеваетесь?
— В какой-то мере да, — признался он.
Заспанная, всклокоченная, нахохленная, девушка подозрительно уставилась на него:
— Зачем?
— Чтобы жизнь медом не казалась.
И снова Громов ответил совершенно искренне. По-хорошему, еще не совсем очухавшейся Регине следовало предоставить отсыпаться до завтра. С другой стороны, Громов не мог позволить себе давать ей поблажки, да она и не заслуживала сочувственного отношения. У каждого свои тридцать сребреников, за которые он готов продать близких. Для Регины ее мерилом жизненных ценностей стал ЛСД. Что ж, она сама сделала свой выбор. У монеты, которой ты расплачиваешься с окружающими, всегда две стороны, как у медали. Регина была готова продать всех и вся, но купить ее саму тоже не составляло особого труда.
Когда наркоман, что называется, маковой соломки во рту не держал, когда его ломает, и корежит, и кумарит, и бросает из жара в холод, а потом обратно, он превращается в весьма благодатный материал для каждого, кто хочет чего-то от него добиться. Он готов на все, лишь бы избавиться от страданий. Покажи ему заветный приз, и он станет мягче пластилина. Лепи из него что хочешь, он все стерпит. Жаль, что наркоманам здоровье не позволяет, а то самых заядлых можно было бы заставить бить стахановские рекорды и повторять подвиги Павки Корчагина. Им бы силенок побольше, так они горы бы своротили во имя Его Величества Прихода.
Дожидаться, когда Регина начнет места себе не находить без «подпитки», оставалось совсем недолго. С момента принятия ею предыдущей дозы, по прикидкам Громова, минуло более суток. Это означало, что проснувшуюся девушку все сильнее будет обуревать желание глотнуть «кислоты». Для этого, собственно говоря, он ее и разбудил. Жестоко? Разумеется. Но если милосердие состоит в потакании наркоманам, то Громов предпочитал находиться по другую сторону баррикад. Поэтому, не обращая внимания на поскуливание, доносящееся из ванной, где заперлась Регина, он невозмутимо занимался своими делами и ждал, когда она дойдет до нужной кондиции.
Это случилось с наступлением сумерек. Страдальчески морщась, она вошла в кухню, где Громов заваривал чай, и попросила:
— Отвезите меня домой, пожалуйста.
Губы и тени вокруг глаз были у нее одного цвета — интенсивно-фиолетовые. Некоторых в гроб краше кладут.
— Зачем тебе домой? — буднично спросил Громов, заливая заварку кипятком.
— Мама, наверное, волнуется.
— Нет, уверяю тебя.
— Волнуется! — упрямо повторила Регина, непроизвольно клацнув зубами. Ее лихорадило.
— А ты позвони своей маме. — Голос Громова прозвучал вполне дружелюбно, но в его улыбке не ощущалось ни капельки тепла.
Как он и ожидал, Регина не воспользовалась предложением. Уже не пытаясь скрывать сотрясающую ее дрожь, она пронзительно выкрикнула:
— Мне нужно домой! Немедленно!
— Ты уверена? — Громов аккуратно закутал заварной чайник в полотенце и склонил голову к плечу, как будто только сейчас захотел разглядеть свою гостью получше.
— На все сто! — Регина топнула босой ногой.
— Что ж, тогда поезжай. Деньги на такси нужны?
— Нужны.
— Получишь, раз такое дело, — согласился Громов. — Только дома тебя ожидает неприятный сюрприз, предупреждаю сразу.
— Какой еще сюрприз?
— Я же сказал: неприятный. Полная противоположность тому, что я могу предложить тебе здесь.
— И что вы можете мне предложить? — Регина недоверчиво прищурилась.
Громов молча извлек из кармана футлярчик, прихваченный из квартиры Северцевых, высыпал на ладонь его содержимое и продемонстрировал девушке крохотные капсулы, похожие на янтарные бисеринки. Они сверкали в свете лампы, и зрачки Регины немедленно приобрели точно такой же оттенок.
— Откуда у вас это? — прошипела она.
— Ты уже взрослая девушка, сама должна понимать.
— Отдайте!
Попытавшись завладеть капсулами, Регина промахнулась и больно ударилась бедром об угол стола. Это не удержало ее от повторного броска, завершившегося столкновением с газовой плитой.
Громов покачал головой:
— Ничего у тебя так не получится.
Регина провела языком по губам, пробуя их на шершавость, и хрипло спросила:
— А как получится? Говорите, не тяните кота за это самое!
Она неотрывно смотрела на приманку, не подозревая, что Громов подменил ЛСД заурядным синтомицином, которым разжился во время ночного визита в аптеку. Разницу можно было обнаружить лишь при внимательном рассмотрении капсул. И уж конечно, не в том взвинченном состоянии, в каком находилась Регина.
— Этот приз, девочка, ты получишь только в награду за откровенность, — заявил Громов, спрятав горошины синтомицина в кулаке.
— Откровенность? — Было очевидно, что Регина готовилась выслушать предложение совсем другого рода. Впрочем, сейчас ей было плевать на то, какой ценой будет достигнута заветная цель. Не мытьем, так катаньем. Не катаньем, так… В общем, это не имело для Регины принципиального значения.
— Вы хотите задать мне вопросы насчет Валентино? — догадалась она. — Ладно, я вам все расскажу. Но сначала…
— Ты что-то спутала, девочка, — перебил ее Громов. — Условия ставлю я. Оглянись, видишь дверь за своей спиной? Это кладовка. Не очень вместительная, чтобы там было комфортно пережидать ломку, но другого подходящего помещения у меня не имеется. Так вот, или ты выкладываешь мне все, не торгуясь и не виляя из стороны в сторону, или мы откладываем разговор… — он сделал вид, что размышляет, — суток эдак на двое. Что выбираешь?