Когда девочка выросла, она просто звонила в дверь тети Даши и оставалась в коммунальной комнатке до полуночи. Дашка возмущалась, звонила в дверь Нины, но ей никто не открывал. Нина приходила глубокой ночью, когда Ксюшка уже давно спала на узкой кровати Даши, рыдала в голос о сволочах-мужиках, и добрая соседка прощала заблудшую душу. Так, наверное, продолжалось бы и по сей день, если бы у Дашки не стали пропадать деньги.
— Мало того, что она берет в долг у всех, кто ей попадается на пути, а потом отдает целую вечность, она еще и подворовывает! — возмущалась Лелька.
— А Дашка ее сама за руку ловила? — спросила я.
— Сначала просто догадывалась.
Погрешив на своего Андрюшу, Дашка пару раз выпорола ни в чем не повинного сына, которой здоровьем клялся, что не таскал у мамы из кошелька, сваливая вину на тетю Нину. Будто бы он сам видел, как она в сумке мамы рылась, когда та выхолила за чайником на кухню. Но Дашка не верила, пока не пригласила соседку на свой день рождения. Людей было много, все порядком выпили. А среди гостей Дашки был ее одноклассник, богатый парень с толстым портмоне из крокодиловой кожи. Так вот этот кошелечек и был найден в сумке Нины поутру, когда разъяренный одноклассник вернулся к подруге с требованием вывернуть карманы оставшихся гостей.
— Вот так, — резюмировала Лелька. — Так что вы поосторожней с этой Фионовой.
— Да ну, Птица, твоя Дашка соврет, не дорого возьмет, — не поверила я, вспомнив простодушный открытый взгляд Нины. — Нормальная девчонка, веселая, незлобивая.
— Ну-ну, — хмуро протянула Лелька. — И не говори, что я тебя не предупреждала. И дочка у нее сумасшедшая какая-то. Орет, кричит, бегает как угорелая, а наглая… — Лелька закатила глаза — В общем, мутная семейка.
— Ты совсем как Люська говоришь, — усмехнулась я.
— Не знаю вашей Люськи, но она мне уже нравится. — Поверьте, мальчишки еще с этой Ксенией наплачутся!
И она оказалась права! Всю последующую неделю в нашем доме имя Ксюши Фионовой не сходило с уст моего сына. «Ксюша побила того-то, Ксюша встала во время урока, Ксюша спрятала очки Оксаны Борисовны и так далее и тому подобное». Не девчонка — тайфун!
Маленькая, кругленькая, словно румяный пончик, с рыжими косичками и конопушками на курносом носу, Ксюшка летала по школе, знакомилась со всеми подряд, играла со старшеклассниками в футбол и чинила мелкие пакости одноклассникам. При этом, когда учительница, мать и директор пытались призвать ее к ответу, она вмиг превращалась в пушистую овечку, синие глазки наливались прозрачной слезой, и язык не поворачивался ее ругать.
Но как только она выходила за дверь класса, все начиналось снова.
— Эта хитрость и отсутствие воспитания! — возмущалась Яна.
— Детская непосредственность! — парировала я.
Люська хмуро отмалчивалась, глубоко затягиваясь утренней сигареткой.
Осень пролетела, будто ее и не было. За большим стеклянным окном закусочной уже кружили большие белые мухи ноябрьского снега. За это время у нас сложилась милейшая традиция. Счастливо сплавив своих отпрысков на попечение учителя, мы отправлялись в «Макдональдс» выпить утреннего кофейку и поболтать полчаса о нашем, о девичьем.
Из-за этого Люське пришлось самой водить автомобиль. Кряхтя и охая, поминутно огрызаясь на мирно проезжающие мимо машины, Людмила Большая доставляла сына в школу, а после наших утренних встреч везла свое царственное тело на работу. Злилась она при этом неимоверно, поскольку за рулем сидела очень редко, и обожала утром поспать до восьми. Но желание потрепаться с подружками было сильнее. На вопрос, почему она не может потребовать от своего шофера подвозить ее и Пашку, Люська отвечала:
— Совесть иметь надо. Я понимаю. Пашку в школу отвезти, а потом меня на работу. А так что ж, Саныч будет сидеть в машине и ждать, пока я тут кофею напьюсь? Несправедливо. Тем более, я всегда считала, что это снобизм, когда босса личный шофер на работу возит. Давно ли сама на своих двоих летала? Да и опыт вождения надо восстанавливать. Так сказать, быть ближе к народу.
Мы с Янкой рассмеялись. Да уж, будет мадам Большая-Форетти ближе к народу, самостоятельно ведя эксклюзивный вариант последней модели «Порше»! Чем мы и не преминули поддеть подружку.
— Отстаньте, девки, мне по статусу положена дорогая машина, — хмуря брови, сказала она. — Вы ничего не понимаете в мире бизнеса, поэтому поверьте на слово.
Мы не спорили. Куда нам, простой продавщице и маникюрше! Но мы знали, что Люська — замечательная девчонка, совершенно своя в доску, и если нам о-о-очень захочется, она объяснит, почему ей необходимо ездить на такой дорогой машине, а не на подержанном «Опеле», на котором иногда приезжала я.
Водить я не люблю, отдавая пальму первенства Нику, который если бы мог, то жил бы в машине. Он спокойно стоит в пробках, ловко маневрирует на трассе, и получает истинное наслаждение от самого процесса. Я же злюсь, когда надо двигаться, словно беременный муравей, дергая машину на пару сантиметров, а больших скоростей панически боюсь. Поэтому, когда мой муж пару раз в неделю оставляет мне машину, милостиво разрешая отвести Сашку в школу, я с надеждой спрашиваю сына:
— Может, как белые люди, поедем на метро?
В ответ я слышу нытье Сашки и возмущенные слова Ника, что ребенок устанет и у него не будет возможности хорошо воспринимать новый учебный материал. О том, что добрая половина класса ездит в школу на метрополитене из Строгино, Митино и Алтуфьева и почему-то при этом прекрасно учится, чего не скажешь о Сашке, мои мальчики не вспоминают. На мои скромные потуги, что на метро быстрей и безопасней, они находят тысячи аргументов, опровергая мои доводы. И мне ничего не остается делать, как с тоской идти заводить машину.
Хорошо Яне, ей никуда ехать не надо. Перешел дорогу и вот тебе, родная школа. Так что ей были смешны наши с Люськой завывания по поводу утренних пробок и полной невоспитанности отдельно взятых автомобилистов.
Мы сидели в «Макдональдсе», пили коричневую бурду под названием кофе, и обсуждали очередную выходку Ксюшки Фионовой.
— Вам чего, больше говорить не о чем? — Люська хлопнула стаканчик с капуччино на коричневый поднос. — Каждое утро одно и то же, оскомину уже набило. Я еще в начале сентября говорила, что девочка трудная и взбалмошная. Ласки ей элементарно не хватает. Кстати, а где ее мамаша?
Нина часто ходила с нами пить кофе. Правда, по какой-то удивительной случайности, у нее никогда не было денег, но добрая Люська всегда платила за нее.
— Что убудет с меня, что ли? — отвечала она на гневные протесты Яны.
— Приучишь, так она вообще забудет, что в платное заведение пришла. Благотворительность, конечно, хорошо, но в определенных пределах.
И дело было не в том, что Яне было жаль денег, тем более что платила Люська. Просто у Янины Тверской было обостренное чувство справедливости. Нина каждый раз томно отказывалась покупать себе напиток, ссылаясь на отсутствие денег, а распрощавшись с нами около метро, в ближайшей палатке покупала себе сигареты.