«Горько! Горько!» – требовали гости.
Из-за закрытой двери гостиной пробивался возмущенный голос Людмилы. Ее невозможно было выставить, она ворвалась вместе с полицейскими и тут же начала кричать.
Сквозняком мазнуло по ногам – в гостиную заглянула мама.
– Ты точно ничего не хочешь рассказать? – тихо спросила она.
Всеволод качнул головой. От этого перед глазами вспорхнули испуганные разноцветные пятна. Все-таки ему здорово врезали по голове. Второе сотрясение за неделю.
– Я ничего не помню. У меня болит голова.
– Как не помнит? Как? – шипела из коридора Людмила. – Он же с ними разговаривал. С девочками вышел из подъезда. Вы его спросите.
На экране новобрачные целовались. Долго и скучно.
– Оставьте меня в покое!
Пришлось встать и уйти в кабинет отца.
– Это покрывательство чужого преступления! – возмущалась Людмила. – Не уходите! Как это – ничего не помнит?
С этажерки смотрел лось – белые рога. Смотрел равнодушными фарфоровыми глазами.
– Нет, вы его спросите!
Невнятно бубнили в ответ полицейские.
Лось был тяжелый. Всеволод никогда не брал его в руки, холодные покатые бока удобно легли в ладонь.
– Он специально молчит! – шипела Людмила.
– Лодя! Ну, что же ты творишь? – увещевала мать.
Ярость накрыла мгновенно. Словно в мозгу что-то взорвалось.
– Прекратите вы лезть не в свое дело! – гаркнул он, с размаху бросая лося на пол. Секунду он был цел, а потом разлетелся множеством осколков, облачком меловой пыли.
Людмила недовольно свела брови. Она хотела что-то сказать, но Всеволод не дал. Что-то говорил, слабо понимая смысл своих слов. Они сами слетали с языка.
– Что вы везде суетесь со своими советами? Кто вас просит? Никто! Это не ваше дело! Мое! Если бы не ваше странное любопытство, всего этого вообще не было бы! Это же вы отобрали у меня телескоп, когда я наблюдал звезду шедар, вы сразу уехали, не предупредив, что вас не будет больше недели. А теперь вы же устраиваете странный спектакль с полицией! Откуда у вас такой нездоровый ко мне интерес? Может, мне пожаловаться на это, пока здесь участковый? – Всеволод оглянулся, но в просвете двери увидел только телевизор. Там большой белый лимузин летел под откос. Это уже было невыносимо. – Убирайтесь отсюда! Поняли? Убирайтесь! Я! Ничего! Не помню!
– У вас все в порядке? – Участковый был невысокого роста, ушастенький, со спокойным, даже усталым лицом.
– Д-да, – неуверенно протянула мать.
– Тогда вызывайте врача, приносите справку о побоях. С остальным разберемся. Кстати, вы, случайно, не из ближайшей школы?
– Нет-нет, что вы! – замахала на него мать. – Мы в гимназии учимся. Лучший ученик. Олимпиады выигрывает.
– А то в школе шумно последнее время. Я подумал, оттуда. Очень похоже. Тоже дерутся, тоже не помнят, кто бил и почему. Пройдемте! – обратился он к соседке.
Ошарашенная Людмила все так и стояла в дверном проходе. На лице – недоумение.
– Но я же хотела… – начала она.
– Пройдемте, – позвал участковый.
Всеволод тяжело опустился на диван около журнального столика. В голове стучали молоточки. Это было очень больно.
Тихие шаги участкового, возмущенное топанье Людмилы. Тугая дверная ручка выскальзывает из-под пальцев, замок хлопает.
– Лоденька, как же? – прошептала мама. Она стояла над осколками, не зная, с какой стороны к ним подойти.
– Почему вы меня не слышите? – снова вскочил на ноги Всеволод. – Я же просил только, чтобы мне дали время! Больше ничего!
– Но ведь мы хотели помочь.
– Бывает, когда помощь не нужна! Это как раз тот случай.
Удивительно, но рога не раскололись. Они тяжелыми лопатами лежали на белой груде битого фарфора. И Всеволод с большим наслаждением пнул их ногой.
Реклама кончилась, на экране снова появились герои. Теперь они дружно толпились на кладбище. Шаги, негромкое перешептывание. Внимательный взгляд.
Хотелось что-то еще сломать. Нарушить эту неправильную правильность. Стеклянный столик, часы, раскидать вещи на отцовском столе. Хотелось, чтобы услышали и поняли наконец. На столе доска с расставленными фигурами – он хотел обдумать пару задач из журнала – поднял руку, чтобы сбить строй. Остановился. Шахматные фигуры здесь ни при чем.
Планшет дремал. Если он сейчас войдет в Интернет, мир перевернется. Придется опять и опять кому-то что-то говорить, в чем-то убеждать. Нет.
Лег, в надежде, что сразу уснет. Вокруг все то же, и он тот же – руки, ноги, голова. Почему жизнь вдруг запуталась. Непроходимо запуталась. Раньше все было понятно, а теперь – каждая минута рождала ощущение падения в пропасть.
Сел, огляделся. Планшет звал к себе.
Ладно, уговорили.
На страницах друзей без изменений. Ничего не происходило. Все жили прежней жизнью, обсуждали незначительные проблемы, комментировали малейший шаг друг друга.
Не то, не то. Этого уже было мало. Внутри освободилось место для большего.
Пришел отец.
Всеволод положил перед собой руки. Костяшки сбиты, ноготь на указательном пальце прищемлен. Большим пальцем левой руки двигать тяжело. Кадим Алиевич ему завтра устроит разнос. При всем своем спокойствии и доброжелательности, он мог быть и жестоким. Особенно если это касалось музыки.
В голове крутилась история с пешкой, которая за три хода ставит шах королю. Это было невозможно, но сейчас разыгрывалась как раз такая партия.
– Ну, и как это называется?
Отец в домашнем коротком халате, в брюках и тапочках смотрится старосветским помещиком. За окном должны орать петухи и хрюкать довольные свиньи. Хотя уже почти ночь. Никаких свиней.
– Это была игра.
– Опять твои гамбиты?
– В целом – да.
– И что на кону на этот раз? Статуэтка твоего деда?
Неужели отцу настолько жаль этой безделушки?
– Всеволод, – позвал отец, – приди в себя! Что происходит?
– Какого цвета река Меконг?
– Серого. При чем тут это?
– А ты знаешь, что ее длина четыре с половиной тысячи километров, и она самая большая в Индокитае?
– Всеволод!
– Она течет через Китай, Лаос, Таиланд, Камбоджу и Вьетнам. Местами образует границу между государствами. Я не виноват, что все так получилось.
– Ты хочешь сказать, что знал о предстоящей драке?
– Догадывался. Они действовали схематично.
– Ты мог уйти! Ты мог вообще не выходить на улицу.