– А по-моему, не паук, – вмешалась буква С. – Оно, скорее, похоже на таракана: у тараканов всегда как раз столько ног…

– Паук или таракан – всё равно, – отрезала буква В, – только вот как бы нам прогнать его отсюда? Я слышала, есть такие специальные средства против ползучих насекомых.

– Но оно же не ползёт никуда, – усомнилась буква К и вздохнула: – Мне кажется, оно уже дохлое. И ещё мне кажется, что оно плохо пахнет…

– Фу, какая гадость… – передёрнуло букву Е. – И надо же ему было именно на нашей странице подохнуть – будто в книге других страниц мало!

Японский Иероглиф смотрел на них в полном недоумении… что бы там ни говорили, получалось, что речь всё-таки шла о нём! Иероглиф ли он, паук ли, таракан ли – хоть живой, хоть мёртвый… какая разница, если здесь он – чужой?

«Интересно, кому это вообще пришло в голову – поместить меня среди французских букв и даже не объяснить, чем мне тут заниматься? Вот они все выстроились тут – и каждая что-то значит… А если перевернуть эту страницу, на другой странице можно найти ещё множество таких, как они, – снова и снова! И на следующей после неё странице, и дальше… Я же стою тут, как не пойми кто – может быть, один на всю книгу… Хоть бы знать, что я, собственно, значу – и значу ли вообще что-нибудь? Может быть, я и правда никакой не Японский Иероглиф, а паук или таракан? Откуда я вообще знаю, что я Японский Иероглиф?»

– Попробуйте представить себе, – внезапно сказала буква М, – что оно не мёртвое… что оно просто не успело ещё проснуться!

И буква М с ужасом оглядела соседей.

– Проснётся, – шёпотом продолжила за неё буква Х, – и примется ползти в нашу сторону!.. Что нам тогда делать?

Впрочем, настоящая паника начаться не успела: в комнату кто-то вошёл и книгу закрыл. А мы уже помним, что бывает с буквами и смыслами, когда книгу закрывают: буквы засыпают и могут спать очень и очень долго, потому что некоторые книги не открывают годами. С этой книгой, похоже, должно было случиться то же самое… если не хуже: её, закрыв, поставили на полку в книжный шкаф.

И больше никогда не решились взять с полки снова: это была очень трудная книга… Написал её целых два века назад какой-то монах во Франции – с одной-единственной, зато более чем благородной целью: он хотел объяснить, что означает старый-престарый японский иероглиф из старой-престарой японской рукописи, свёрнутой в свиток.

Впоследствии, правда, многие считали, что французскому монаху так и не удалось объяснить значение непонятного японского иероглифа – даже несмотря на то, что автором было употреблено несметное количество замечательно понятных французских букв…

Бал на свалке

На городской свалке был бал.

Конечно, это звучит странновато: на городской свалке был бал.

Но на городской свалке был бал.

Правда, многие потом говорили, что это только Ветер, вечный возмутитель спокойствия Ветер всю ночь кружил мусор над городом и на целую неделю задал работы дворникам. Но мало ли что говорили… а на городской свалке был бал!

Поначалу все представили друг друга друг другу – очень церемонно:

– Моя жена, в прошлом Дудочка, – отрекомендовал супругу Проржавевший Подсвечник.

– Мой муж, в прошлом Пиджак, – кивнула в сторону Рукава-от-Пиджака Прохудившаяся Бархатная Шляпка.

– Моя племянница – в прошлом Штопальная Игла, – произнёс Сломанный Консервный Нож.

И все знакомились бесконечно долго, потому как… чего только не выбрасывают на городскую свалку!

Были тут и Обгоревшая-Страница-из-Прекрасной-Книги на никому не известном языке, и Перекорёженная Коробка из-под давно изношенной обуви, и сильно облысевший Плюшевый Коврик – старый как мир, и Матерчатый Цветок, полинявший от времени, – в прошлом такие нужные, такие просто необходимые вещи, но – в прошлом. В прошлом, в прошлом…

А потом все танцевали под звук одной-единственной струны на Почти-Разбитой-Гитаре. Струна страшно дребезжала, но танцующие слышали в дребезжании этом музыку – невыразимо прекрасную музыку.

– Какая невыразимо прекрасная музыка! – именно так и сказала В-Прошлом-Дудочка, а уж она-то знала толк в музыке, хоть сама давно отсырела и была забита песком.

– Вы правы! – откликнулась кружившая под руку со Сломанным Консервным Ножом Прохудившаяся Бархатная Шляпка. – Такая музыка может родиться только в разбитом сердце…

– …и только на свалке, – горько подхватил качавшийся в паре с Перекорёженной Коробкой из-под давно изношенной обуви Матерчатый Цветок.

– Не будем говорить о грустном! – воскликнула на никому не известном языке Обгоревшая-Страница-из-Прекрасной-Книги, но все поняли, что она сказала, и долго танцевали молча, поскольку говорить о весёлом в их положении не приходилось тоже.

– Предлагаю выбрать Королеву Бала! – нашёлся наконец Сломанный Консервный Нож, – и кавалеры благодарно посмотрели на него, а дамы потупились и смутились.

– Вы немножко опоздали с Вашим предложением, – вздохнула Прохудившаяся Бархатная Шляпка, – лет эдак на. много. – И она улыбнулась. – Прежде любая из нас была достойна этого высокого звания, я не сомневаюсь. А теперь – из кого же выбирать? Кто согласится быть Королевой Бала?

– Да хоть Вы, – ответил Сломанный Консервный Нож и почтительно поклонился Прохудившейся Бархатной Шляпке.

– Я?! – рассмеялась она. – Ну, нет… Лет пятьдесят назад, когда я была отчётливо фиолетовой и носила на боку тонкую белую ленту, заколотую алмазной булавкой, может быть, и имело смысл претендовать на звание Королевы. Но сегодня – увольте… иначе мне станет слишком грустно на весёлом нашем балу. Лучше предложить эту роль Дудочке, которая…

– …на которой нельзя играть! – подхватила со смехом Дудочка. – И все отверстия которой забиты песком! Да Бог с Вами, я никогда не соглашусь быть Королевой. Вот попросить разве Штопальную Иглу…

Штопальная Игла вздрогнула и сказала:

– Ни за что на свете! Какая уж из меня Королева – ни блеска, ни тонкости! Обратитесь лучше к Коробке-из-под-Обуви.

– Нет-нет-нет, – запротестовала та. – Я давно ни на что не гожусь: это раньше я была очень, очень даже аккуратной – тогда за одну мою аккуратность меня следовало бы выбрать Королевой. Теперь же я просто картон… и вам едва ли нужна такая картонная королева. Попросим Страницу-из-Прекрасной-Книги – может быть, хоть книги не стареют?