– Кажется, из Голландии…
– Из Гола-а-андии? – Тропическое Растение некоторое время помолчало и потом с горечью произнесло: – Голландия – это такая провинция, чтобы не сказать дыра! У меня на родине даже не слышали про Голландию.
Тем временем семена начали пускать ростки.
– Взгляните! – воскликнул один из ростков. – Какое приятное совпадение: росток нашего заморского гостя так напоминает нас! Выходит, что и тропические растения начинаются с того же, с чего и мы?
Тропическое Растение приосанилось и заявило:
– Дело не в том, с чего начинается растение, а в том, чем оно заканчивается.
И тут все ростки зашикали на простодушного соседа, который, между прочим, так и не понял почему.
…К концу лета каждый обычный росток увенчался хорошеньким цветком: один розовым, другой лиловым, третий жёлтым. И кто бы ни пришёл в сад, всякий восхищался:
– Что за астры! Просто чудо!
Астры страшно смущались от похвал: они-то знали, что настоящее чудо ещё впереди. То-то обомлеют гости, увидев Тропическое Растение! Жаль только, что оно так медленно растёт и до сих пор не зацвело…
– Извините меня, пожалуйста, – обратилась как-то к Тропическому Растению Сиреневая Астра – та самая, что получилась из простодушного ростка. – Извините меня, пожалуйста, но я просто умираю от любопытства, хоть и знаю, насколько оно предосудительно! Скоро ли мы, наконец, увидим Ваш цветок? Очень не хотелось бы увянуть прежде, чем это произойдёт!
– Вместо того чтобы торопить меня, – проворчало Тропическое Растение (в последнее время у него совсем испортился характер), – отодвинулись бы лучше от света. Вы мне полнеба загородили, а ещё и понукаете! Может быть, я в этом году вообще откажусь от идеи цветения.
Астры опять зашикали на простодушное сиреневое существо, которое и на сей раз не поняло, в чём дело: Тропическое Растение находилось так далеко в стороне, что было совершенно неясно, как кто-то из них мог бы загородить от него полнеба…
Между тем становилось прохладно. Астры начинали уже шмыгать носами, боясь расчихаться в присутствии Тропического Растения: если им холодно, то каково же ему, горемычному! Но Тропическое Растение и само жалело себя сильнее всех.
– Поместят в толпу уродов и идиотов, – то и дело доносилось с отдельной грядки, – а потом ждут чудес!
– Неужели мы так никогда и не увидим этого великолепия? – теряя надежду, шептались между собой сильно пожухшие теперь Астры.
А в середине сентября случилось самое страшное: хозяин сада подошел к грядке с Тропическим Растением и вдруг расхохотался:
– И это – всё? – спросил он сквозь смех, разглядывая долговязый зелёный прут без листьев. – Надо же было мне не угадать в красном семечке такой роскошный сорняк!
Тропическое Растение немедленно увяло от злости, Астры же хором разрыдались: хозяин сада, конечно, ошибся и никакой это был не сорняк… Несколько дней оплакивали они кончину заморского цветка, потом устроили ему пышные похороны, возвели огромный памятник, а на памятнике золотыми буквами написали:
ТРОПИЧЕСКОЕ РАСТЕНИЕ
– и выстроились с двух сторон в почётном карауле.
«Шит колпак,
да не по-колпаковски,
кроен колпак,
да не по-колпаковски —
никто его не пе-ре-кол-па-ку-ет,
не пе-ре-вы-кол-па-ку-ет…»
Трудно было, конечно, Шутовскому Колпаку эту скороговорку выучить, но выучить ужасно хотелось…
И выучил ведь! А выучив, на маскарад пришёл – своей непреклонностью щеголять. Кто ему ни возразит, всё равно по какому вопросу, Шутовской Колпак тут же церемонную позу примет и произнесёт:
– Я остаюсь при своём мнении. Мы, колпаки, такой уж народ: никто нас не пе-ре-кол-па-ку-ет, не пе-ре-вы-кол-па-ку-ет.
Плюнуть бы на него, конечно… да, вроде, невежливо.
А Шутовской Колпак ходил, ходил по площади, где маскарад, да и совсем разошёлся: только и слышно было его одного, причём скажет – как отрежет!
Не Шутовской Колпак, а просто император какой-то…
– Вы бы хоть, дорогой Шутовской Колпак, не во всё подряд совались… Маскарад ведь дело такое: кто как хочет, тот так себя и ведёт! Проявите же гибкость! – советовал ему гибкий от природы Арлекин, закидывая ногу на плечо. – А то ведь по любому пустяку насмерть стоите.
– Это пусть другие гибкость проявляют, – отвечал Шутовской Колпак. – А я гибкости проявлять не могу: я колпак. Значит, никто меня не пе-ре-кол-па-ку-ет, не пе-ре-вы-кол-па-ку-ет.
– Что точно, то точно… – вздохнул Арлекин и колесом укатился прочь от Шутовского Колпака.
Впрочем, Шутовской Колпак этого не заметил: он уже с упоением объяснял одному Горящему Факелу, как ему правильно гореть.
– Вы должны гореть ровным пламенем, – заявлял Шутовской Колпак.
– Я не могу ровным, я не свеча! – терялся Горящий Факел.
– А Вы – через «не могу», – учил его Шутовской Колпак. – Потому что так, как Вы горите, некрасиво!
– Очень даже красиво! – сказала вдруг Кружевная Балерина, с восторгом наблюдавшая за Горящим Факелом, на что Шутовской Колпак ответил:
– Я остаюсь при своём мнении. И никто меня не пе-ре-кол-па-ку-ет, не пе-ре-вы-кол-па-ку-ет.
– Была охота перевыколпаки… вы… ва… вовать! – запуталась Кружевная Балерина, расхохоталась и убежала под ручку с молоденьким Звездочётом.
А Шутовской Колпак огляделся вокруг и увидел Пурпурный Плащ, развевавшийся на ветру, словно костёр.
– Эй Вы, не развевайтесь так! – строго сказал ему Шутовской Колпак. – Держите себя в рамках!
– Любопытно, это в каких же рамках? – поинтересовался Пурпурный Плащ. – Что-то я тут никаких рамок не вижу.
– Из того, что Вы их не видите, – возразил Шутовской Колпак, – отнюдь не следует, что их нет. Рамки, о которых я говорю, именуются рамками приличия!
– Но Пурпурный Плащ вовсе не ведёт себя неприлично, – воскликнул Рыцарь в средневековых доспехах, которому как раз и принадлежал Пурпурный Плащ, – он просто развевается на ветру! А потом… совсем не Вам, Шутовской Колпак, учить его развеваться! Чтобы учить кого бы то ни было развеваться, надо как минимум уметь развеваться самому – не правда ли?
– Вы как хотите, а я остаюсь при своём мнении, – поспешил остановить Рыцаря в средневековых доспехах Шутовской Колпак. – И никто меня…
– …не пе-ре-кол-па-ку-ет, не пе-ре-вы-кол-па-ку-ет! – хором подхватила вся площадь и разразилась оглушительным смехом.
Было похоже, что Шутовской Колпак всем тут уже порядком надоел.