Мужской голос в телефонной трубке звучит твердо и как-то неестественно отчетливо, словно говорящий хочет, чтобы не только каждое слово, но и каждый слог, во что бы то ни стало, полностью отложился в голове собеседника, то есть в моей. Это обстоятельство, между нами говоря, весьма кстати, так как мой уровень адекватного восприятия человеческой речи в данный момент, после выпитого накануне, находиться еще ниже, чем у суматраского орангутанга. Тем не менее, все старания звонящего быть понятным пропадают втуне. Единственно, что мне удается удержать в сознании, что это — не то знакомый моего знакомого, не то — знакомый знакомого моего знакомого, и ему очень горит со мной встретиться, в связи с чем, он будет ожидать меня в кафе «Лотос» ровно через час. Он интересуется, устраивает ли меня место и время. Я отвечаю «да» и кидаю трубку.
Ни на какую встречу, тем более неизвестно с кем, я идти, конечно же, и не собирался, а если и ответил положительно, то только потому, что других слов, кроме как «да», «угу» и «ага», я произносить просто не в состоянии. У меня сейчас другая задача: доползти до кровати, плюхнуться на нее и снова отключится, что я и делаю с большим успехом.
Не знаю сколько прошло времени, когда очередное дребезжание телефонного аппарата возвращает меня к действительности. Я снова встаю и, держась за стены, ковыляю в прихожую, где установлен аппарат, по пути безуспешно пытаясь припомнить имя изобретателя телефона, чтобы при случае помянуть «незлобивым, тихим словом» его и всех его родственников.
— В чем дело Сергей Николаевич? Вы не пришли! — начинает качать права неизвестный мне субъект.
— Я не пришел?! А куда я не пришел?
— В кафе «Лотос», как мы и договаривались. Я жду вас уже полтора часа, — отвечает мне возмущенный собеседник и, поскольку я не отвечаю ему, продолжает: — У меня для вас есть одно деловое предложение.
— Ах «Лотос»… Ну да, конечно… Дело в том… — я начинаю выкручиваться. — Не могли бы еще раз повторить все сказанное вами ранее: кто вы и что там у вас за предложение… Понимаете ли…
Мне мешают окончить фразу, что избавляет от необходимости давать объяснения:
— Кажется, я понимаю в чем тут дело, — догадывается тип на другом конце провода. — Но сейчас-то вы уже можете соображать?
Получив мое очередное «да», он, не называя своего имени, терпеливо объясняет, что желает, чтобы я выполнил для него одну деликатную работенку с соответствующей оплатой. Все подробности, касающиеся дела, он не хочет обговаривать по телефону, а сообщит мне при встрече. Тон у него очень настойчивый. Только вот боюсь, что со своими проблемами ему придется разбираться самому, так как я в данный момент нахожусь в отпуске и плевать хотел на все дела, какими бы архиделикатными они не являлись. Так что, если наша встреча с ним и состоится, то уж точно не в этой жизни.
Я уже приоткрываю рот, чтобы сообщить все это, как его очередная фраза останавливает меня:
— Наш общий знакомый, Гусаков Лев Иванович, рассказывал мне про вас. Да и у меня была возможность понаблюдать за вами. Думаю, что вы, как раз тот человек, который сможет решить мою проблему. Ну, а я в долгу не останусь.
Имя, произнесенное собеседником и тот факт, что за мной, оказывается, «наблюдали», обрушиваются на мою и без того тяжелую голову, словно удар кузнечного молота. Я в замешательстве и не нахожу сразу, что ответить.
Некоторое время мы молчим, словно обитатели аквариума, потом звонивший, который, к счастью, принимает мое волнение за неудачные попытки покопаться в глубинах памяти, снова берет слово:
— Вы, конечно, можете и не вспомнить Льва Ивановича, так как прошло довольно много времени с момента вашей с ним встречи. Но, судя по тому, что он о вас рассказывал, вы произвели на него впечатление. Ну что, не вспомнили еще?
Еще бы не вспомнить! Что-что, а память на людей и имена у меня хорошая. Только интересно, знает ли этот человек, что его «хороший знакомый» Лев Иванович Гусаков, он же просто — Левка Гусь, еще два года назад отошел, и не без посторонней помощи, в мир, принятый называть лучшим, надо полагать потому, что там нет ни телефонов, ни людей с проблемами, имеющих дурацкую привычку надоедать своим ближним в то время, когда у них раскалывается голова с похмелья.
— Извините, — говорю я, — вы не можете подождать минутку? Я еще не вполне ясно соображаю. Мне нужно умыться.
Он меня извиняет и я иду в ванну. Я попросил эту отсрочку по двум причинам: во-первых, потому что мне нужно время для принятия решения, во-вторых, мне действительно не помешает засунуть голову под ледяную воду. После водных процедур я снова беру трубку, и мы назначаем встречу в том же месте на семь часов вечера…
Следующий день — воскресение. Я сижу дома, перед телевизором и пытаюсь сосредоточить свое внимание на шутках кэвээновских команд, как слышу звонок, но не телефонный, как в прошлый раз, а в дверь. Открываю.
На пороге собственной персоной стоит мой непосредственный, прямой и вообще единственный начальник — Павел Царегорцев. Он пристально всматривается в мое лицо и неодобрительно качает головой. И есть от чего. Хоть за последние сутки я кроме зеленого чая и минеральной воды больше ничего не пил, следы двухнедельного возлияния так быстро не проходят.
— Я это чувствовал, — начинает говорить он то, что я меньше всего хочу сейчас слышать, — что так и должно было произойти. Не стоило…
Резким движением я пытаюсь захлопнуть двери и оставить его разглагольствовать перед пестрой сибирской кошкой, примостившейся на половике возле соседских дверей, но у него хорошая реакция и он успевает всунуть свою ногу, обутую в зимний ботинок с толстой подошвой, между дверью и порогом.
— Послушай, если ты приперся только для того, чтобы читать мне мораль, можешь убираться туда, откуда пришел! — взрываюсь я. — Хочу еще раз напомнить, что ты дал мне отпуск, от которого осталась еще целая неделя.
Мое возражение на него никак не действует. Он отстраняет меня плечом, входит в квартиру, хотя его никто не приглашал.
— Не стоило отпускать тебя в отпуск, — продолжает нравоучительствовать Павел, снимая куртку. — А я-то, дурак, думал дать тебе возможность немного придти в себя, отдохнуть, покататься на лыжах. А ты чем занимаешься?
— Каждый приходит в себя по-своему, кто-то может и на лыжах катается…
— А кто-то напиваться, как свинтус, — доканчивает он вместо меня. — Запомни, ни одна женщина не стоит того, чтобы из-за нее портить свое здоровье. Бабы приходят и уходят, а жизнь продолжается. Ну ничего, твой отпуск, по-видимому, уже закончился, и слава богу.
Павел Царегорцев является директором конторы, в которой работаю я. Мы знаем друг друга давно — вместе учились на юрфаке, только он, в отличие от меня, его все таки закончил. Я же был отчислен с третьего курса и ушел в армию. При остальных сослуживцах я называю его Павел Олегович, но когда мы одни, он становиться Павлом, Пашкой или просто Павлином, в зависимости от обстановки и моего настроения. Когда на службе мне дали пинка под зад за поведение не совместимое со званием работника органов милиции, и я не знал куда податься, он взял меня к себе в частное детективно-охранное агентство «Зета +». Почему «Зета +»? Он и сам не в состоянии объяснить. Лично я, тоже присутствующий в момент выбора названия агентству, советовал назвать его в честь основателя — Павел Олегович Царегорцев, а чтобы название не было слишком долгим, оставить в нем только первые буквы имени, отчества и фамилии. К сожалению, мое предложение было с гневом отвергнуто. Вот всегда со мной так — хочешь как лучше, а на тебя же потом и обижаются.