Джулия застонала от вожделения.
— О, мой босс! — задыхаясь, проговорила она. — Как жаль, что тебе уже пора ехать…
Глам поспешно бросил взгляд на часы.
— Минут двадцать у нас еще есть.
Он подхватил ее на руки и потащил, довольную, раскрасневшуюся и болтающую ногами, в спальню.
— В связи с этим я от имени всех благородных семей Тахомы хотел бы сердечно поздравить уважаемого дона Глама с новым статусом главы солидного и авторитетного семейства, а также засвидетельствовать ему наше глубочайшее почтение.
Гвидо Каперони был сама любезность. Казалось, его совершенно не беспокоит ни двадцатиминутное опоздание свежеиспеченного дона, ни вызывающая небрежность в его костюме, выражавшаяся в отсутствии галстука, ни чересчур вольная поза молодого Саггети.
Главы пяти влиятельных мафиозных кланов Тахомы собрались в роскошном конференц-зале девятизвездочного отеля «Пасадена», чтобы выразить почтение своему новому коллеге. Совсем недавно их было шесть, но шестой, к сожалению, прибыть на встречу не мог — грозный мистер Колхейн был убит вражеским снайпером, а остатки его разгромленного в грандиозной гангстерской войне клана оказались поглощены семейством Саггети. Кроме всего прочего, авторитетным боссам было крайне любопытно взглянуть на этого мальчишку, который не был даже официальным наследником дона Джорджо — и вдруг за короткое время сумел не только выдвинуться, но и залезть на самый верх властной пирамиды, оттеснив или нейтрализовав более вероятных претендентов на престол, старейших членов клана, начинавших еще с его отцом.
Мальчишка произвел на боссов самое неприятное впечатление. Он непростительно опоздал, он был небрежен в одежде, он вел себя неподобающе дерзко и безо всякой почтительности, которая совершенно необходима новому члену мафиозного круга столицы, если он хочет, чтобы его принимали на равных. Он был выскочкой, едва ли способным удержать ту власть, которая внезапно сама упала ему в руки. В конце концов, он был недопустимо молод, и боссов корежило от одной мысли о том, что судьбоносные вопросы бизнеса придется решать с сопляком, который годится им в сыновья, а кое-кому уже и во внуки.
Мистер Бенуцци удивленно и чуть насмешливо разглядывал его из-под густых бровей. Вместе с кланом Колхейнов он контролировал практически весь трафик бромикана в Тахоме. Теперь бизнес Колхейнов отошел по наследству сопляку. Правда, почти все их фабрики по производству наркотика оказались уничтожены в ходе клановой войны, но Саггети вполне были способны восстановить прежние объемы производства. Пока был жив Скала Колхейн, Джузеппе Бенуцци прекрасно понимал, что достигнутый в результате многолетнего кровопролития статус кво по бромикану — максимум, на что он может рассчитывать. Однако сейчас настал прекрасный момент для того, чтобы попытаться вытеснить внезапно ослабевшего конкурента с этого суперприбыльного рынка.
Ральф Вагнер, бывший боксер-тяжеловес, подобно Гламу вскарабкавшийся когда-то на престол своего клана волей случая, был мрачен, он пристально смотрел на молодого Саггети, словно выбирая, в какое место нанести сокрушительный удар. Он прекрасно помнил, каких усилий и унижений стоило ему войти в высшее общество авторитетных семей. Лишь бесконечная почтительность к старым боссам и полторы сотни боевиков, готовых в любой момент по его команде подняться в любом районе города, позволили дону Ральфу наконец заработать необходимый авторитет. И теперь ему было мучительно наблюдать, как высшее общество дружелюбно приветствует этого дерзкого мальчишку, пока еще не сделавшего ничего для столь радушного приема. Да, он каким-то чудом выиграл гангстерскую войну, но этого было мало для того, чтобы сидеть развалившись в присутствии полудесятка легендарных боссов, каждый из которых в свое время одержал не одну такую победу. И еще он теперь сконцентрировал в своих руках около половины объема продаж «черного одуванчика» и «холодка», а ведь Ральф уже почти договорился со Скалой о выгодном обмене его доли трафика дешевых наркотиков на некоторые активы клана Вагнеров, расположенные на востоке города. Да, Вагнеры немало теряли на этой сделке, но зато, объединив трафик Колхейна со своим, они в перспективе могли бы жестко диктовать розничные цены — а Саггети всегда славились тем, что при всяком удобном случае сбрасывали цену до минимума, предпочитая брать объемом, и теперь под угрозой находились даже обычные прибыли синдиката дона Ральфа. Безусловно, у него имелись причины бессильно скрежетать зубами и нервно комкать салфетку.
В отличие от него, Исайя Берковиц был совершенно бесстрастен. Три десятка лет, которые он стоял во главе своего клана, приучили его надежно прятать эмоции. Мало кто мог переиграть Берковица в покер — старик блефовал настолько искусно, что порой сбивал с толку даже профессиональных шулеров. Его специализация вполне этому соответствовала. Ею были игровые заведения — как официальные казино, так и подпольные тотализаторы: петушиные и собачьи бои, смертельные поединки без правил, ночные автогонки на выживание в заброшенных песчаных карьерах. Клан Берковица тоже имел серьезные виды на часть бизнеса Саггети, поскольку Глам теперь контролировал доставшиеся ему в наследство от папеньки лакомые игровые заведения в центральных районах. Или полагал, что контролирует. Этот вопрос старик Исайя и жаждал уточнить. Однако едва ли кто-нибудь мог сейчас сказать наверняка, что творится на душе у старого Берковица.
Мистер Джеймс Мэннинг, пожалуй, был единственным из присутствующих, кто не имел серьезных претензий к Гламу. Его территории располагались слишком далеко от территорий Саггети, чтобы пытаться удержать новые приобретения, даже если те вдруг ему достанутся; его бизнес совершенно не пересекался с бизнесом новоиспеченного главы клана — папаша Саггети, убежденный католик, всегда старался держаться подальше от порнографии, а попытки Колхейна влезть на территорию Мэннинга заканчивались крахом по чисто экономическим причинам. За годы выпуска запретного порно с настоящими истязаниями и убийствами люди дона Джеймса достигли в этом высшего пилотажа, и любительские поделки Колхейна просто не выдерживали конкуренции. Мэннинг даже ни разу не поднял этого вопроса в переговорах с ныне покойным коллегой, совершенно уверенный, что такие пустяки не стоят нервов, потраченных на разбирательство. Контрабандой же, также составлявшей значительную статью дохода клана Мэннинга, ни Колхейн, ни Саггети всерьез не занимались; здесь дону Джеймсу приходилось конкурировать скорее с Каперони и Берковицем.
Что касается дерзости юного Саггети, то Мэннинг когда-то и сам был таким. Власть тоже досталась ему по наследству, правда, тогда его поддерживали авторитет и советы отца, ушедшего на покой дона Бартоломью, и Джеймс ощущал за собой крепкий тыл. Радужные воспоминания о золотом прошлом заставляли его со снисходительностью относиться к этому волчонку, оскалившему зубки и полагающему, что теперь весь мир у него в кармане. Разумеется, рано или поздно суровая действительность макнет его головой в унитаз и, скорее всего, неоднократно, поэтому мистер Мэннинг не видел пока особых причин раздражаться. Он вообще не любил раздражаться по пустякам. Всему свое время.
Глам исподлобья разглядывал сидевших перед ним боссов и почти физически чувствовал надменное презрение, источаемое ими. Он еще больше развалился в кресле, демонстративно закинул ногу на ногу. Внутри его всего трясло, он ощущал неприятную сухость во рту, но внешне старательно сохранял хладнокровие. Старые пердуны должны видеть на этом месте не его, а его покойного отца — фигуру крепкую и солидную. Они будут уважать его, чего бы это ему ни стоило.