В деревню Алина ехала со смешанными чувствами, так и не поняв толком, хочет ли снова оказаться там. В последнее время она вообще часто не могла определиться со своими желаниями и пристрастиями, как будто в ней жили два разных человека, с разными характерами и вкусами. Конечно, девочка слышала и читала про переходный возраст, в котором такое бывает и в который она как раз входила, но она никогда не думала, что это будет проявляться настолько резко.
В доме все выглядело как обычно. Даже букетик при входе, который Алина воспринимала уже едва ли не как норму и удивилась бы, если бы его вдруг не оказалось. Но тем не менее девочку не покидало ощущение чьего-то недавнего присутствия, как будто кто-то побывал здесь без хозяев. Откуда у нее возникло такое странное чувство, Алина не понимала, тем более что родители вели себя совершенно спокойно и, похоже, ее тревоги не разделяли.
Девочка, сама не зная зачем, обошла весь дом, подолгу задерживаясь около каждого из портретов, вглядываясь в каждое лицо и пытаясь понять, что это был за человек и почему попал в эту галерею. Постояла она и у странной иконы, за которой обнаружила ключ и копию которой недавно вышила сама. Открывать сундук Алина не стала (не хотелось лишний раз глядеть на себя в растрескавшееся зеркало), однако зачем-то попробовала вставить ключ в замочную скважину, словно проверяя, что он по-прежнему подходит.
Перед сном девочка думала о прежней хозяйке дома и пришла к выводу, что не успокоится, пока не узнает о ней подробнее. Пашка, похоже, рассказал о ней все, что ему было известно. Ни в каких газетах, понятное дело, о ней не писали; это о современниках можно собирать информацию, выбирая нужное из Интернета. Значит, остается расспрашивать деревенских стариков. Алина вспомнила реакцию покойной Егоровны и даже вздрогнула. Но ведь Пашка говорил, что та была малость не в себе. Трудно, конечно, задавать вопросы незнакомым людям, но, похоже, придется. Девочка вспомнила, что когда-то хотела быть журналисткой, да и сейчас не до конца оставила эту мысль, а для работников прессы умение разговорить человека – важнейшее профессиональное качество. Вот и получится своеобразный тест на профпригодность.
Алина не стала откладывать дело в долгий ящик. Рано встав и быстро позавтракав, она отправилась на прогулку. Заходить в чужие дома с расспросами было не слишком удобно, поэтому девочка стала высматривать пожилых местных жителей на улице. К счастью для нее погода стояла хорошая, ясная и для этого времени года теплая, поэтому многие поспешили выйти из дома, чтобы посидеть на скамеечке, погреться на солнышке и, если случится, не спеша поговорить с кем-нибудь о жизни.
Первой, кого увидела Алина, оказалась старушка, с которой она на прошлой неделе встретилась в церкви. Девочке отчего-то не хотелось с ней заговаривать, но она пересилила себя.
– Доброе утро! – громко сказала она, припомнив, что, как показалось ей в храме, старушка слегка туга на ухо.
– И тебе доброе утро, девочка! – отозвалась та, внимательно вглядываясь в лицо Алины. Очевидно, она ее не узнала, что было немудрено. Ведь виделись они всего однажды, да и то в полумраке.
– Мы с вами на прошлой неделе виделись, в церкви, – напомнила Алина, подходя поближе.
– А, Акулина! – воскликнула старушка к досаде девочки.
– Меня зовут Алина, – отчетливо, по слогам, произнесла она.
– А по-церковному – Акулина, – настаивала старушка.
– Это как – по-церковному?
– Нет такой святой – Алина. А Акулина есть, – пояснила старушка. – Тебя, когда крестили, наверное, Акулиной назвали. Или Ангелиной.
– Не помню, я маленькая была, – ответила девочка, которой такое переименование пришлось не по душе. Своим именем она была вполне довольна.
– Давно у нас Акулин-то не было, – повторила старушка фразу, сказанную неделю назад. Сама она почему-то представляться не стала.
– Вот я и хотела узнать про ту, которая была раньше! – Алина решила, что это может стать хорошим переходом к интересующей ее теме.
– Раньше? – ей показалось, что старушка насторожилась.
– Ну да, раньше, – подтвердила девочка. – В том доме, где я сейчас живу, раньше, говорят, какая-то другая Акулина жила.
– Так ты из того дома? На краю деревни? – старушка как будто даже изменилась в лице.
– Из того самого, – кивнула Алина. Со слов ее собеседницы понять, о каком именно доме идет речь, было трудно, но девочка решила, что едва ли имеется в виду какое-то другое строение.
– Ох! – старушка перекрестилась. – И как же это тебя угораздило! Да еще с таким-то именем!
– И что же в этом такого? И при чем тут имя? – Алина начала сердиться. Ход разговора ей совершенно не нравился. Казалось, что она зря теряет время.
– Нехороший это дом! – старушка сокрушенно покачала головой. – И хозяйка его, бабка Акулина, не зря ведьмой слыла.
– И что же она такого делала? – скептически поинтересовалась Алина. Ей не нравилось, что, кроме общих фраз, ее собеседница не дает никакой информации, а только охает, пугает да ходит вокруг да около.
– Дурной глаз у нее был, – пояснила старушка, как будто это фраза все объясняла.
– И… – девочке этого было явно недостаточно.
– Если на кого посмотрит, внимательно так, тому и не жить. Хворает, хворает, пока не помрет, – нехотя добавила старушка.
– И много таких было, кто хворал и помирал? – уточнила Алина, которая, разумеется, ни в какой дурной глаз не верила.
– Ой много! – запричитала старушка. – И все больше молодые, здоровые…
– А к врачу они обращаться не пробовали? – поняв, что имеет дело с каким-то местным суеверием, девочка дала волю своему скептицизму. Этой реакцией она во многом копировала папу, совершенно нетерпимого к мистике.
– Какие врачи! Разве ж доктор что может против дурного глаза! – воскликнула старушка, даже замахав руками, словно отгоняя кого-то. – Тут, бывает, даже батюшка не поможет!
– Выходит, ведьмы посильнее будут? – Алина уже не сдерживала сарказма. Терпение никогда не было ее сильной стороной. К тому же попробуй вытерпи, если тебе в лицо говорят такую суеверную чушь. Возможно, ночью в деревенском доме она слушала бы все это по-другому, но сейчас, при свете дня, разговоры о ведьмах и дурном глазе казались полной нелепостью.
– Ох, и не говори! – старушка снова замахала руками, словно видела ведьму перед собой и пыталась это видение отогнать.
– А при чем тут имя и дом? – девочка вернулась к началу разговора. Ничего особенного она узнать уже не надеялась, но раз уж завязался такой странный разговор, хотелось выяснить, что же на уме у собеседницы, да, наверное, и у других местных, по крайней мере из стариков.
– Ну как же! В доме-то ее душа бродит неупокоенная! – старушка говорила об этом как о чем-то само собой разумеющемся, что ясно даже младенцу, и удивлялась, как девочка может этого не знать. – Ведь ведьма, ежели перед смертью свою силу никому не передаст, не успокоится. А где ей обитать, как не в доме, где померла, а?