– Здравствуйте, мистер Трелони, – произнес он гадким, елейным голосом, кинувшись пожимать руку Холмсу.
– Добрый вечер, мистер Хокшоу, – чуть запнувшись, мрачно кивнул Холмс и на миг склонил голову в коротком поклоне.
Начался спектакль.
– Я крайне рад, что мой секретарь сумел выкроить для вас сегодня местечко. Колебания эфирного пространства набирали силу весь день, и я нисколько не сомневаюсь, что сегодня спиритический сеанс будет совершенно особенным.
– Надеюсь, что так, – ответил Холмс. Его голос дрожал от нетерпения.
Хокшоу озадаченно глянул на меня через плечо моего друга. Слезящиеся глаза остановились на мне с нескрываемой алчностью, что не могло не вызывать отвращения.
– А вы, позвольте узнать… – начал он.
Прежде чем я успел раскрыть рот, за меня уже ответил Холмс:
– Это Хэмиш, мой слуга и неизменный спутник. – Холмс ласково мне улыбнулся и добавил: – К счастью, он не отличается многословием.
Как можно величественнее я кивнул Хокшоу, после чего возмущенно посмотрел на Холмса. Тот, продолжая сиять сердечной улыбкой, сделал вид, что не заметил моего взгляда.
– Позвольте мне представить еще одного… гостя, – Хокшоу явно замялся, подбирая верное слово. Совершенно очевидно, что, назови он посетителя клиентом, это бы прозвучало бестактно, неуместно, по-торгашески.
Медиум повернулся и поманил рукой. Из сумрака навстречу нам шагнул сухощавый седовласый мужчина с аккуратно подстриженными на военный манер усами.
– Сэр Роберт Хайт, позвольте представить вам мистера Амброза Трелони.
Хайт склонил голову в поклоне, после чего сэр Роберт и мой друг обменялись рукопожатиями. Поскольку мне была отведена роль простого слуги, представлять меня гостям сочли излишним.
– Сегодняшним вечером мы очень рассчитываем установить контакт с сыном сэра Роберта, – проворковал Хокшоу. Несмотря на то что всем своим лицом он выражал сочувствие, его глаза оставались холодными и бесстрастными.
– Ну да, – тихо промолвил Холмс, внимательно разглядывая сэра Роберта.
Слова Хокшоу явно привели Хайта в замешательство. Черты несчастного отца, прежде чем ему удалось овладеть собой, на мгновение исказились от муки. Мне доводилось слышать о военной и политической карьере сэра Роберта, и потому случившееся показалось особенно странным и даже непостижимым. Я не мог понять, каким образом столь достойный, отважный, проницательный человек попал в лапы проходимца и мошенника Хокшоу. По-видимому, скорбь от потери сына была столь велика, что она затмила даже этот прозорливый разум. Так я решил по здравом размышлении.
Стоило повиснуть неловкой паузе, как распахнулась дверь и в комнату вошла темноволосая женщина в бордовом платье.
– Дорогой, прибыл последний гость, – произнесла она, подойдя к Хокшоу.
Медиум просиял от удовольствия и, как и все мы, повернулся к незнакомцу, стоявшему на пороге. Перед нашими взорами предстал высокий молодой человек с достаточно полным лицом. Последнему гостю явно не исполнилось и тридцати. Он был одет в черный шелковый пиджак, его шею украшал пышный бант. Длинные светлые волосы доходили до воротника.
– Джентльмены, – торжественно промолвил Хокшоу, – позвольте вам представить мистера Себастьяна Мельмота.
По бледному лицу молодого человека скользнула легкая вежливая улыбка. Кое-что мне доводилось слышать и о Мельмоте. Он имел репутацию развратника, баловня и франта и являлся почитателем Оскара Уайльда. О его распущенности ходили самые разные слухи. Поговаривали даже, что он занимается черной магией. Подобные сплетни я слышал в своем клубе – их черед наступает в поздний час, когда все партии сыграны, кии расставлены по местам, а джентльмены наслаждаются сигарами и бренди. Глядя на мягкие черты бледного, словно отлитого из гипса лица, которые в неверном сиянии свечей казались почти прекрасными, вы могли вообразить, будто оно воплощает собой всю невинность юности, однако большие полные губы, кривящиеся в заносчивой усмешке, выдавали жестокость и надменность.
Мы коротко поздоровались и представились, обменявшись рукопожатиями. Ладонь Мельмота была вялой и холодной. В отличие от Холмса, я сужу о людях не по внешнему облику. Я опираюсь на чутье, инстинкты. Возможно, вы сочтете подобный подход иррациональным для врача, человека науки, однако мне не только сразу стало ясно, что мистер Себастьян Мельмот – человек неприятный и не заслуживающий доверия, но я также сразу почувствовал исходящую от него злобу.
Миссис Хокшоу, каковой оказалась женщина в бордовом платье, включила граммофон, и полилась тихая легкая музыка неизвестного мне композитора. После этого хозяева задули все свечи, кроме одной, и попросили нас занять места у стола. Сам медиум устроился во главе его в величественного вида резном кресле, напоминавшем средневековый трон. Жена присела подле него, я – рядом с ней, далее расположились сэр Роберт, Холмс, а за ним – Мельмот.
С минуту царило молчание, которое никто не смел прервать. Преисполненные ожидания, мы сидели в этой мрачной комнате, будто бы онемев. Несмотря на то что одна свеча все-таки горела, я мог разглядеть лишь бледные напряженные лица гостей. Наконец хриплый голос граммофона умолк, и к нам обратилась миссис Хокшоу:
– Джентльмены, сегодняшним вечером мой муж попытается преодолеть ту невидимую сферу, что окружает наш физический мир, и установить связь с теми из ваших близких, чьи души уже навеки оставили тела. – Она говорила невыразительным, монотонным голосом, словно служила панихиду.
Вздор, который она несла, привел меня в такое возмущение, что я едва сумел себя сдержать.
– Мне бы хотелось еще раз подчеркнуть, сколь важно в точности выполнять все, что я скажу, – продолжила она. – В противном случае попытка установить связь с потусторонним миром закончится неудачей. Более того, вы подвергнете опасности жизнь моего супруга.
Я кинул взгляд на Хокшоу. Казалось, он спал: глаза закрыты, голова поникла.
– Итак, приступим. Я прошу вас взять за руки соседей. После этого положите руки на стол. – Она замолчала в ожидании.
Мы выполнили требуемое.
– Благодарю вас. А теперь мы должны подождать, пока к нам не пробьется дух-проводник.
Я сидел в темной комнате, чувствуя себя донельзя глупо. Меня переполняло безумное сочувствие к несчастным, которым не хватило воли и мужества смириться с утратой родных. Сколь презренны и жалки негодяи, вроде Хокшоу, обращающие горе людей в звонкую монету!
Мы просидели в молчании около десяти минут, вслушиваясь в тяжелое дыхание Хокшоу. Постепенно я начал чувствовать, что веки мои тяжелеют и я проваливаюсь в сон, как вдруг в темноте раздался птичий щебет. Он был столь ясным и четким, что, казалось, птичка летает кругами над столом, едва не касаясь крыльями наших лиц.
Вместе с птичьим пением в комнату ворвался холодный ветер. Пламя свечи заметалось из стороны в сторону, отбрасывая причудливые тени на бледные лица гостей, отчего создавалось жутковатое впечатление, будто лица плавятся, как воск, меняя черты.