— Он! — осенило вдруг Андрея, — он это! Ах, ты сволочь! — подлетел к Фредбергу.
— Это ты был там? — аж дух захватило.
— Вы что, поручик? — глаза сузились от ненависти. Да он! И подбородок, и нос!
— Ах, ты — и с размаху в морду. Пошатнулся Фредберг от удара, отскочил, шпагу вырвал из ножен.
— Ты оскорбил меня, щенок! — клинок блеснул перед глазами. Сафонов свою рванул. Скрестились. И куда усталость запропастилась. Руби его, коли, нехристя поганого. Еще выпад, еще. Но не легко пришлось. Фредберг фехтовальщик ловкий и опытный. Отбил играючи.
— Убью мальчишку! — с остервенением дрался, — помешал паршивец. — Скосил глаза, генерал незнакомый приближался с драгунами. — Тогда по-другому с тобой расправимся.
Клинок скользнул и … Фредберг за плечо схватился. Кровь хлынула сквозь пальцы, мундир заливая.
— А ну стой говорю! — послышалось повелительное сзади. Сафонов обернулся. Генерал в окружении драгун. — Что это?
— Он оскорбил меня и напал! — Быстро ответил побледневший от боли Фредберг.
— Взять! — генерал указал драгунам на Сафонова. — В железо его и под суд!
— Но, — пытался объяснить поручик. — Он убил женщину!
— Молчать! — заревел генерал.
— На нем ее кровь! — из последних сил прокричал Сафонов, выкручиваясь из крепких рук драгун.
— На нем его кровь, сукин ты сын! Тобой пролитая! Увести его. А тебе — Фредбергу, — в гошпиталь надобно. — Эй, помогите ему.
Связали Андрея и в каземат. Тут же в крепости. Дней несколько не трогали. Хлеб да воду приносил караульный. Суздальцев и Хлопов с ног сбились в поисках.
— Ведь видел же его! Живой был! И штурм уже закончился. Куда делся барин ума не приложу! — убивался старик. — Господи, что матери-то скажу?
— Подожди ты, не ной! — огрызался Петр. — В гошпиталь съезжу, может ранен случайно. Может видел кто?
Поскакали в гошпиталь. Там и прояснилось. Фредберга увидел Суздальцев и к нему. Хоть и терпеть не мог, но друг превыше. А тот и рассказал:
— С ума сошел ваш Сафонов. На меня набросился со шпагой (приврал!), дуэль была промежь нас. Он меня и ранил. Ныне, я думаю смерти ожидает.
— Врешь, сука курляндская! — Суздальцев аж потемнел лицом, — Что сотворил, гад, признавайся? Не мог Андрей беспричинно… — аж рукой замахнулся, — Говори!
— На раненого всякий может напасть. Даже очень смелый! — смотрел насмешливо, но с ненавистью. На шум доктор спешил.
— Уходим, уходим скорей — Афанасий утаскивал Петра.
— Ну, сука, еще повидаемся — на прощанье погрозил кулаком Суздальцев. И к маеору.
— Да… — промолвил шотландец, — худо! По мне так дуэль для благородного дворянства дело обычное. Но ваш царь считает по-другому. На войне им дуэли запрещены.
— Ну ты же знаешь царя нашего, маеор, — упрашивал Афанасий, — поговори, скажи, так мол и так, Петр Лексеевич, знаю поручика Сафонова, не мог он беспричинно. Знамо важное что-то случилось.
— Попробую! — кивнул шотландец, — не знаю, что выйдет с того, но попробую.
— Ты уж расстарайся, мил человек! — канючил Хлопов, — век на тебя молиться буду.
— Да уговаривай ты меня! Что я девка что ли? Сказал пойду, и поду! — маеор шляпу нахлобучил поглубже с досады. — Жди меня, старик. Зигфрид! — свистнул негромко, коня подзывая.
Петр с Головиным сидел. Опять надобно было союзника своего выручать. От него Паткуль прибыл.
— Говорил, что совсем дела плохи у саксонцев. Поляки раскололись. Одни за Августа, другие за Карла. Короны польской он уже де-факто лишился, глядишь, скоро и своей собственной не будет. Помощи просит. — рассказывал Головин неторопливо.
— Значит, пошлем ему еще войска.
— Не торопись, государь, Паткуль еще сказывал, что де Август примирения уже ищет с Карлом. Любовницу ему свою посылал.
— Что с бабы проку? — удивился Петр. — Что сделать-то она может?
— Хм, — усмехнулся Головин, — не скажи, Петр Алексеевич, баба бабе рознь. Там, в Европах, зачастую бабы правят. Возьми вона королеву англицкую.
— То ж, королева! Софья, сестрица моя сводная, тоже себя царицей возомнила. Чеканить наверно рубли хотела, портреты свои с титулами рисовала. Ну и где, она? Сусанна, монашка смиренная. Если не померла еще.
— Кроме королевы есть и другие. В любовницах ходят у монархов разных. Политикой дюже интересуются. Министров назначают и казнят по своей воле. А монархи потакают.
— Слабы те монархи, значит! — махнул рукой Петр, Монс — изменщицу припомнив. — Что еще сей Паткуль сказывал?
— Сказывал, что в службу к тебе поступить желание имеет. Не верит в искренность Августа. Полагает сдаст его Карлу. При случае. А там он давно к смерти приговорен.
— Ну и?
— Похоже на то, государь. Наш посланник при саксонцах, Долгорукий отписал, что ему де письма Паткуля к королю шведскому показывали, где оный просит прощения у Карла. За измену свою. Не вериться мне в это. Куда ему к Карлу?
— Скажи, что возьмем. В ранге нашего посланника. Но тайного!
У палатки возня и шум послышались. Кто-то настойчиво требовал аудиенции.
— Эй, кто там шумит? — царь поднялся с лавки и вышел.
МакКорин с адъютантами ругался.
— Шотландец! — окликнул его царь. — Чего царю мешаешь? Дело что ль какое неотложное? — сам улыбался.
— Самое неотложное, сэр. — поклонился маеор. — Даже два!
— Ну пойдем. — Позвал за собой.
— Садись. С Головиным рядом. Послушаем маеора, Федор Алексеевич. Он славный воин. Ну так, что за два дела у тебя ко мне. Сказывай!
— Первое государь дело плевое. Фамилию мою попортили.
— Фамилия, не морда, завсегда по новой переписать можно. — засмеялся Петр.
— Сэр, — МакКорин поднялся гордо, — для шотландца потерять часть фамилии, означающую его принадлежность к славному и древнему клану, это бесчестие. Как из русского сделать татарина, или наоборот.
— Сядь, — царь все смеялся, — ну рассмешил. Аж до слез. Татар-то мы попросту русскими делаем. Сперва крестим, а потом Юсупа в Юсупова переделываем. И ничего. Довольны. А русского хоть, как назови, лишь бы, просят сами — пояснил, — в печь не ставили. Что у тебя то потеряли?
— Я был, сэр, МакКорин. А стал просто Корин.
— Ладно, Федор Алексеевич, писцам скажешь, чтоб исправили. Не гоже обижать нам маеора. Он нам еще долго нужен будет. Покудова Карла не одолеем.
Ну еще чего? Говори, не тяни.
— В полку нашем два офицера повздорили. — Петр нахмурился:
— Подрались что ль? На дуэли?