— Ты хочешь сказать, интрижка все-таки была? — насторожилась Александра.
— Ничего подобного я не говорю, — сказала Эбби. — Вот тебе крест: насколько мне известно, между Недом и этой жалкой болонкой Дженни ничего предосудительного не было.
— «Вот тебе крест»? — язвительно переспросила Александра. — Я думала, ты буддистка. — Но затем все-таки рассмеялась. А несколько погодя спросила: — Нед тебе никогда не говорил, что ходит к психоаналитику? К даме по имени Леа?
— Конечно, нет, — сказала Эбби. — Если он тебе не говорил, то почему бы стал говорить мне?
— Ты хочешь сказать, он к ней ходил?
— Александра, — строго произнесла Эбби. — Ну-ка прекрати. Тебя все эти предположения и подозрения до паранойи доведут. Попробуй скорбеть тихо и спокойно, вспоминай Неда таким, каким он был на самом деле. Пройди через все положенные стадии — примирение, духовное единение…
— Наверно, я сейчас немного не в себе, — заключила Александра.
— Что верно, то верно.
— Прости.
— Ничего, мы же подруги, — сказала Эбби. — Не волнуйся, я все понимаю. Моя жилетка всегда к твоим услугам.
Как только Александра, увидев подъезжающий «ситроен» Хэмиша, положила трубку на рычаг, в доме Эбби вновь зазвонил телефон. И Дженни Линден, шмыгая носом, рыдая, пролепетала, что у нее побывали грабители. Вернувшись от аналитика, она хватилась фотографий Неда, а также своего ежедневника и записной книжки.
— А что еще они взяли? — спросила Эбби.
— Ничего, — сообщила Дженни. — Но разве этого мало? В такой момент украсть самое заветное и дорогое.
— Следы взлома есть? — спросила Эбби.
— Никаких следов, — вздохнула Дженни. — Это как раз и странно. Только Мандаринка необычно себя ведет — все мяукает и трется о мои ноги. Я уверена, она пытается мне что-то сказать. Ты знаешь, что Мандаринку принес мне Нед? У меня от него ничего не осталось — только кошка… Ой, не слушай меня, я сейчас глупость сказала. Со мной его дух. Он в моем сердце, в каждой клеточке моего тела. Леа сегодня сказала, что явственно ощущает во мне его присутствие.
— Это хорошо, — сказала Эбби. — Ты точно помнишь, что не перекладывала записную книжку и остальное в другое место? Машинально. Так часто случается. Тем более что ты была в таком состоянии… Возможно, ты сама сняла фотографии со стены. Они точно исчезли? Ты везде искала?
— Когда я уходила, записная книжка и ежедневник лежали на столе, — возразила Дженни. — Я совершенно уверена. Но, естественно, я могу ошибаться…
— Или ты взяла их с собой, — продолжала Эбби. — И положила, допустим, к себе на колени или куда-то там. И когда в Бристоле ты выбиралась из машины, они, допустим, вывалились на мостовую. У меня так однажды было.
— Да, наверное, могло быть и так, — задумалась Дженни. — И ты права, я ведь меняю фотографии. Возможно, я их убрала, а новые не повесила. Мне сейчас так тяжело — я сама себе не отдаю отчета в своих действиях. Воздух в моем милом домике весь ходил ходуном от ярости и злорадства. Я это четко почувствовала. Как по-твоему, может, это Александра меня ограбила? В ней столько ненависти. Почему Нед умер, а она жива? Как несправедлив этот мир.
— Послушай-ка, Дженни, — сказала Эбби, — у тебя самая настоящая паранойя. А причина в том, что тебе совестно, ведь ты сама иногда тайком заглядывала в «Коттедж». Нед принадлежал Александре, не тебе. Смирись. Носить по нему траур — ее дело. Она была его женой.
— Что? Да как ты смеешь! — завопила Дженни Линден. — Леа говорит, что мы с Недом обвенчаны на небесах: мы — древние души, мы шли друг к другу в течение множества жизней и только в этой воссоединились. Леа осознала это, как только увидела Неда. Она говорит, что Александра — это крест, который Нед должен был нести. Моим крестом был Дейв. У каждой из нас есть свой крест. Чем я перед всеми вами провинилась? Ничем! Почему вы все говорите мне гадости? Вы были на моей стороне.
— Дженни, — сказала Эбби. — Да успокойся же наконец. Мне кажется, ты иногда склонна помнить то, что сама себе намечтала, а не то, что было на самом деле. Будь поосторожнее в выражениях, пожалуйста. Не нужно никого еще больше расстраивать, все и так расстроены.
— И так? — завизжала Дженни. — А если я устала нести свое бремя в одиночку, устала быть среди всех вас единственной праведницей? Если мне не отдадут ежедневник и записную книжку, я эту Александру Лудд проучу! Много о себе мнит!
Когда Хэмиш появился на пороге, Александре на секунду почудилось, что перед ней Нед. Одинаковое телосложение. Волосы одной масти — светлые кудри, точно так же редеющие со лба. Обняв Хэмиша, Александра ощутила исходящее от него тепло; прижалась щекой к его пиджаку, но запах был другой, непохожий на запах Неда, и тела не потянулись друг к другу. Александра почувствовала: Хэмиш чрезвычайно удручен утратой.
— Бедная Александра, — сказал Хэмиш.
— Бедный Хэмиш, — сказала Александра. — У вас глаза красные. Бедный Хэмиш, бедная я.
Она провела Хэмиша в столовую. Попросила обойти стол (изготовлен для монастырской трапезной, 1860 год, восемнадцать мест), во главе которого так часто сиживал Нед.
— Здесь он и умер, — сказала она, указывая на участок паркета у самого окна. — Вдруг упал и умер. Он смотрел «Касабланку»; на одиннадцатой минуте выключил видео, прошел сюда — наверно, чтобы глотнуть воздуха; схватился за сердце и умер. Хорошо еще, что это произошло быстро.
— Эгм… — сказал Хэмиш.
— Наверняка быстро, — сказала Александра. — Если это затянулось надолго, я вообще с ума сойду. Они умалчивают, сколько это продолжалось, а я не спрашиваю. Даже предполагать не могу — я пока даже не видела тела. Хэмиш, в тот момент, когда это случилось, я безмятежно спала. Как можно проспать смерть собственного мужа?
— Было бы гораздо удивительнее, если бы вы проснулись, — заметил Хэмиш. Он был младше Неда на два года. Хэмиш жил в Эдинбурге, занимал пост старшего администратора в Эдинбургском управлении здравоохранения, носил костюмы-тройки. Был женат на некоей Сабрине, но три года назад она его оставила. Нед был не слишком высокого мнения о Хэмише — называл его сухарем и занудой, но иногда, когда Хэмиш приезжал в Лондон, они где-нибудь ужинали все вместе. Нед и Хэмиш беседовали о своих детских годах, а Александра молча слушала, чувствуя себя лишней. Иногда от Хэмиша приходили письма, где он извещал Неда о семейных новостях. На Рождество он пунктуально присылал дешевенькую открытку с религиозной символикой.
«Но если Хэмиш вовсе не сухарь? — подумала Александра. — На оценки Неда я всегда полагалась бездумно, но, может быть, зря? Возможно, теперь, когда Неда больше нет, мне придется вернуться вспять, в исходную точку. Стать той, кем я была до нашего знакомства. Может быть, чуть ли не все мои нынешние мысли — вовсе не мои, их вложил мне в голову Нед. Мои мнения о вещах и людях — строго говоря, не мои, а наши общие, мнения Луддов. Брак — фатальное сплетение душ, осмотический процесс катастрофического масштаба; мне придется заново познакомиться с самой собой».