Трое невыспавшихся кормчих из Индии долго смотрели с крыши на красавец корабль, которому недоставало только надстроек и рангоута с такелажем. Казалось, они не находят слов, чтобы выразить свой восторг. Наконец Салеман медленно вымолвил:
— А где же мотор?
— Мотор? — удивился я. — Никакого мотора не будет!
— А как же лодка пойдет? — полюбопытствовал Салеман.
— Под парусом, разумеется. Разве вы не ходите на дау под парусом? — спросил я, глядя на смуглую тройку, созерцавшую мою ладью.
— Мы ходим на дау, — спокойно подтвердил Салеман. — Но наши дау — моторные.
Ни один из них не умел плавать под парусом! Вот так так... Ладно, хоть будут лоцманами, помогут провести ладью через Аравийский залив. Сколько раз доводилось им ходить от Бомбея до Басры?
До Басры? Салеман поглядел на Ибрахима, Ибрахим — на Абдула. Никто из них не ходил до Басры.
Ну что тут поделаешь! Придется отсылать их обратно в Бомбей. Индийцы с видимым облегчением восприняли мое решение; глаза их выражали явный ужас, когда они напоследок еще раз посмотрели с крыши на камышовое суденышко.
Однако прежде, чем отправить всю троицу в обратный (увы, не такой уж дешевый!) путь, меня осенило, что Салеман с его английским языком еще может нам пригодиться. В Басре мы видели стоящие на якоре большие индийские дау, да только все наши попытки наладить контакт с их праздными экипажами ни к чему не приводили, потому что эти люди не знали арабского языка, не говоря уже о европейских. Может быть, кто-нибудь из них знаком с парусным делом, тогда Салеман послужит переводчиком.
В тот день вечером члены экспедиции были приглашены в Басру на званый обед, устроенный в нашу честь ректором университета, а наш штурман Норман Бейкер вызвался еще до обеда съездить вместе с индийцами в гавань Басры, чтобы там потолковать с их соотечественниками. Советское Генеральное консульство предоставило Юрию замечательную новую русскую машину, и Шакер сказал, что отвезет Нормана, а мы отправились в университет на микробусе.
Долго мы ждали Нормана и его четверых спутников в университете, наконец сели за стол без них. Одно арабское пряное блюдо сменяло другое; внезапно озабоченный официант ввел в зал какого-то странного человека, смахивающего на привидение. На сплошном белом фоне — два красных пятна: ухо и нос, притом красные от ссадин. Это был Норман. Весь обмотанный бинтами, он остановился в дверях, ожидая, когда его представят хозяевам.
— Что случилось?! — в ужасе воскликнул я.
— Машина перевернулась, три оборота успела сделать, — пробурчал Норман.
— А где индийцы?
— В больнице, на обследовании.
— А Шакер?
— Шакер в полиции. Он ведь сидел за рулем.
— А что с новой машиной советского генерального консула?
— Машина вдребезги, лежит там на обочине колесами кверху.
Норман отделался ушибами; бинты на лице не помешали ему дать работу челюстям и доказать, что его знаменитый аппетит нисколько не пострадал. Однако злополучные индийцы, явившись немного погодя, есть отказались. У одного была повреждена нога, у другого голова, у третьего спина, и все трое умоляли меня об одном: с первым же самолетом отправить их домой в Индию. Что я и сделал, как только связался по телефону с Багдадом. Они вылетели из Ирака курсом на Индию, но в пути где-то потерялись и в Бомбейское агентство по найму больше не показывались.
Но как же нам все-таки быть? Близится зима, уже — на месяц раньше обычного — прошел небольшой дождь, через несколько дней надо спускать ладью на воду, а Норман, положившись на отчет Саутгемптонского университета об испытании пластиковой модели, настаивал на том, что нужен парус большей площади и нужны рулевые весла пошире тех, которые мне изготовили в Гамбурге. У нас были припасены полотнища для парусов, какими вооружают дау, да только некому их шить, и Норман предложил отставить эту идею, а полотнища пустить на увеличение готового паруса.
— Элементарное дело, — сказал он и взял на прицел лучший из наших двух парусов.
Речь шла о прочном, обшитом ликтросом парусе из толстых полотнищ площадью шестьдесят квадратных метров, с кренгельсами, в которые продергивают снасти для лавирования. Второй, подсобный, парус предназначался для ускорения хода при умеренных попутных ветрах, когда можно не бояться опрокидывания. Его тоже сшили из египетского хлопчатобумажного полотна, но намного тоньше; площадь — целых восемьдесят квадратных метров.
Нам удалось найти в Хуваире старых парусных мастеров, и Норман распорол посередине наш лучший парус, чтобы вставить дополнительное полотнище, сохранив в неприкосновенности ликтросы и кренгельсы. Куски распоротого паруса и запасную парусину расстелили на полу столовой, и мастера полдня колдовали над ними, после чего объявили, что у них ничего не получается — нынешний инструмент уже не тот. «Очень жаль, — ответил я, — тогда восстановите парус, как был».
Увы, сколько ни трудились арабские мастера вместе с Норманом и Эйч Пи, который к этому времени вернулся из Норвегии, привезя с собой специальные иглы и рукавицы, им никак не удавалось вернуть первоначальный вид распоротому парусу. А тут начались дожди, время не позволяло отправлять его для реставрации обратно в Гамбург. Хочешь не хочешь выходи в плавание под рассчитанным на попутные ветры тонким парусом. К счастью для нас, зимой в Аравийском заливе преобладают дующие со стороны Ирака северные ветры. Стало быть, мы можем рассчитывать на устойчивый попутный ветер до самого острова Бахрейн, а там, заверяли нас все, мы найдем сколько угодно парусных мастеров и кормчих, которые ходят на парусных дау и заменят нам уехавших индийцев.
Несколько больше преуспел Норман в своих планах расширить лопасти рулевых весел. Тут к нам неожиданно пришел на помощь настоящий плотник-профессионал.
Надо сказать, что в эти дни мы жили наподобие зверей в зоопарке. Ежедневно сотни людей, работающих на промышленных объектах, приезжали на автобусах, чтобы поглазеть из-за железной ограды на диковинное судно на берегу Тигра. Если не считать арабов, преобладали русские, немцы из ГДР и ФРГ, поляки, японцы, американцы и скандинавы. Непременным зрителем был Иозеф Чиллих, бригадир плотников западногерманской фирмы «Поленски унд Цёльнер», которая строила близ Амары огромный комбинат для производства бумаги из камыша. Как-то незаметно получилось, что каждую пятницу Чиллих уже трудился вместе с нами. Его умелые руки помогли Норману нарастить досками лопасти рулевых весел, используя клей и деревянные штифты. Но при таких огромных лопастях понадобилось также увеличить веретена. Искусно применяя деревянные накладки, решили и эту задачу; правда, при этом веретена стали в сечении овальными вместо круглых. Творцы этих причудливых деревянных монстров горячо защищали свою необычную продукцию: дескать, ничего, что сечение овальное, ведь весла будут вращаться не в сплошном кольце, а в открытых уключинах. Так или иначе, делать веретена тоньше нельзя было, не уменьшив соответственно площадь лопастей, а это, подчеркивал Норман, свело бы на нет результаты саутгемптонских тестов. И ведь он был прав: для чего было затевать испытания, если пренебрегать их итогами!