Двадцать четвертого января возникли осложнения. Прямо по курсу, над районом Карачи, копились густые облака; сильные порывы ветра с разных направлений нагнали крутую волну. Решили, пока не поздно, убрать топсель, но топенанты заело, и парус не желал спускаться. С приходом сумерек мы увидели, что черные тучи над Карачи непрерывно озаряются молниями. Эйч Пи привязал нож к бамбуковому шесту, и после ужина, когда буйный ветер не оставил нам другого выбора, Норман и Детлеф вскарабкались на верхнюю перекладину двуногой мачты и, придерживая друг друга, перерезали топенанты, после чего бешено хлопающий парус лег на палубу. Через редкие просветы в штурмующих небо облаках на нас поглядывала полная луна, потом она совсем пропала, и рокочущие стихии затеяли фейерверк над нами и над незримым берегом Макрана. Мы шли навстречу буре.
Я прилег перед ночной вахтой, а когда, захватив фонарик и страховочный леер, выбрался из рубки, чтобы вместе с Тору подняться на мостик, то увидел голые мачты. Сдавая нам чреватую неприятностями вахту, основательно продрогшие Норрис и Асбьёрн доложили, что всякий раз, когда над «Тигрисом» проходила особенно черная грозовая туча, ветер начинал метаться в разные стороны. Они физически не поспевали отдавать и выбирать шкоты и брасы, к тому же качка достигла такой амплитуды, что они боялись, как бы пляшущая рея не сломалась и не разорвала грот в клочья. С помощью Нормана они убрали парус, и теперь ладья снова дрейфовала с плавучим якорем. Берег подступил совсем близко, и где-то во тьме притаился остров, так что нам следовало быть начеку.
Из «Лоции западного побережья Индии» с предельной ясностью следовало, что в таких коварных водах пассивный дрейф не сулит добра, и когда со стороны Ормузского пролива подул слабый попутный ветер, я, выждав для верности полчаса, поднял людей, чтобы поставить грот. В темноте поблизости от ладьи громко сопели три кита, и при скудном свете фонарей мы приметили на высоких оконечностях ладьи двух крупных белых птиц. Не успели мы поставить парус, как ветер переменился и подул от северо-востока, как положено муссону. Но если это и впрямь проснулся муссон, налицо опасность, что нам вовсе не видать Пакистана. И нам сильнее прежнего захотелось ступить на берега Макрана.
Мы снова обратились к карте. Согласно счислимому месту, мы находились на уровне рыбацкого селения Пасни. Земля — где-то сразу за горизонтом. Правда, земли Макрана еще не долина Инда, но Индская цивилизация простерла свое влияние и на это побережье. Археологи обнаружили развалины сооруженных ее основателями древних крепостей, которые прикрывали вход в обе долины, уходящие вглубь здешнего края. Одна крепость — Суткаген-Дор, у самой границы Ирана, — уже осталось позади нас. Вторая — Сутка-Кух — в устье долины как раз у Пасни. В своем сообщении о недавних раскопках этих двух приморских крепостей археолог Дж. Ф. Дейлс указывает, что там найдено множество черепков индской керамики, привязываемых к раннему периоду Индской цивилизации. По мнению Дейлса, эта керамика попала в Макран из области нижнего течения Инда и вообще археологические свидетельства говорят о том, что могущественные города-государства Мохенджо-Даро и расположенный выше в бассейне той же реки Хараппа уделяли большое внимание мореплаванию и воздвигли крепости в единственных доступных для высадки местах Макранского побережья для защиты от вторжений с моря. Наличие индских форпостов в приморье утвердило Дейлса в его убеждении, что «ни одна из великих цивилизаций мира не возникала и не развивалась в культурном и экономическом вакууме» [34] .
Эти слова производили особенно весомое впечатление теперь, когда я среди уютных тростниковых стен перечитывал свои старые записи в нескольких милях от Сутка-Куха.
— Вижу Пакистан!
Донесшийся сверху голос вернул меня к действительности. Норман, примостившись на конце мачты, чуть не пел от радости. Я захлопнул свои блокноты, сунул их обратно в ящик под матрасом, выбрался из рубки и полез к нему по перекладинам. Одиннадцатый день как мы вышли из Маската. На мачте было тесновато, всем не терпелось увидеть незнакомую землю. Двадцать шестое января, 9.05 утра, великая минута для меня. Земля, которую Норман увидел слева по носу, представляла собой плосковершинный остров — поначалу голубой, затем, когда мы проходили мимо, ярко-желтый в солнечных лучах. Юрий, зимовавший в Антарктике, заметил, что он напоминает плоский айсберг.
Это был остров Астола. Из-за мглы мы не могли рассмотреть материковый берег Макрана. А остров нас нисколько не манил: он известен лишь заброшенным индусским святилищем да полчищами мелких ядовитых змей. Некоторые авторы отождествляют его с островом Карнин, или Насола, на который заходил Неарх, командующий флотом Александра Великого. Однако римский историк Плиний в 77 году нашей эры называл его островом Солнца или Обителью Нимф, «где все животные без исключения погибают от неведомых причин» [35] . Возможно, до римлян не дошли сведения о змеях...
Мы плыли в исторических водах. Биограф Александра, Арриан, располагавший записями Неарха, сообщает, что греки, достигнув Индии после утомительных переходов через дикие гористые пустыни Персии, построили флот на реке Инд и зимой 326/25 года до нашей эры возвратились в Месопотамию морем вдоль персидских берегов. И хотя плавание Неарха состоялось более шестнадцати веков назад, мы, идя по следам людей, которые побудили правителей Индской долины соорудить крепости в приморье за двадцать с лишним столетий до дней Александра, воспринимали его чуть ли не как факт современной истории.
Небо над нами прояснилось, но на горизонте клубились новые облака, и оттуда доносились громовые раскаты. «Тигрис» шел вдоль самых нелюдимых берегов Пакистана, не располагавших мореплавателей к высадке ни в прошлом, ни в настоящем. Здесь не было нужды в крепостях, лоция кратко извещала, что природа воздвигла отвесные известняковые стены, перемежающиеся непроходимыми мангровыми зарослями. Пожалуй, это был наименее изученный участок азиатского побережья на всем нашем пути. Нам предстояло где-то причалить, но мы могли только гадать, где именно. После того как змеиный остров Астола канул в море за кормой «Тигриса», мы больше не видели суши до самого заката, когда солнце скрылось за мятущимися облаками.
Пожелав друг другу спокойной ночи, мы забрались в свои рубки. Хотя мы не подозревали, что предстоящая ночь принесет нам обилие сильных впечатлений и острых ощущений, все были несколько взвинчены. И не только от сознания того, что слева по борту простирался неведомый мир. Что-то было не так, нас будоражили смутные предчувствия. Царила необычная атмосфера, я не мог припомнить ничего похожего за все наши плавания. Море притихло, кругом — ни звука, если не считать мирного похрапывания, стрекота кузнечиков да иногда коротких всплесков прыгающей рыбы. Как будто мы очутились на горном озере. Как будто сердце планеты перестало биться. Затишье перед бурей?.. Белые птицы на носу и на корме сидели неподвижно, словно ожидая чего-то, похожие на чучела.