В плетеной каюте посреди Атлантического океана новости о войне во Вьетнаме тоже занимали Абдуллу.
Словом, на борту было предостаточно горючего материала для серьезного пожара. Наш «бумажный кораблик» был нагружен духовным бензином, и только вездесущие волны могли остудить пыл, развивающийся от трения в тесной корзине.
В любой экспедиции, где людям много недель просто некуда деться друг от друга, коварнейшая опасность – душевный недуг, который можно назвать «острым экспедиционитом». Это психологическое состояние, при котором самый покладистый человек брюзжит, сердится, злится, наконец приходит в ярость, потому что его поле зрения постепенно сужается настолько, что он видит лишь недостатки своих товарищей, а их достоинства уже не воспринимаются. Первый долг руководителя экспедиции – повсечасно быть начеку против этой злой болезни. И перед стартом я провел тщательную профилактику.
Вот почему мне стало не по себе, когда я уже на третий день плавания услышал, как миролюбивый Карло кричит по-итальянски Жоржу, что хоть он и чемпион дзю-до, это не мешает ему быть закоренелым неряхой, который привык, что за ним няньки убирают. Жорж огрызнулся в ответ, но словесная перепалка не затянулась, и вот уже только папирус кричит и скрипит. Однако на другой день эта двойка опять схлестнулась. Карло стоял и подтягивал ванты, а Жорж в сердцах отбросил свою удочку и демонстративно полез в спальный мешок. На мостике Карло тихо сказал мне, что этот шалопай начинает действовать ему на нервы. Сам Карло с детства привык трудиться, в двенадцать лет уже таскал тяжелые мешки с рисом. Никакого образования не получил, всего добивался своим горбом. А этот папенькин сынок из Каира – избалованный лоботряс, бросает свои вещи, где попало, и ждет, чтобы мы за ним убирали.
Я обещал поговорить с Жоржем. Карло прав: он в самом деле еще не понял, что такое экспедиция. Для него это новая игра, состязание в силе. Но и Карло должен все-таки понять, что Жорж просто привык так – где ни брось какую-либо вещь, все равно она окажется на месте, об этом позаботятся слуги, жена или мать. Карло прошел школу жизни, Жорж – нет. Мы должны его научить.
Вскоре я оказался на мостике с Жоржем с глазу на глаз. Он очень переживал, что грубо ответил Карло, но тот все время сует свой нос в его сугубо личные дела. Впрочем, Жорж был достаточно умен, и мне не стоило большого труда втолковать ему, что на борту «Ра» нет места для «сугубо личных дел», разве что в личном ящике каждого. Никто не обязан убирать за другими, и никто не вправе разбрасывать гарпуны, ласты, книжки, мокрые полотенца, мыло и зубную щетку. На борту все равны, и каждый сам убирает за собой.
Через минуту рыболовные снасти, магнитофон и грязное белье Жоржа исчезли с крыши каюты и с палубы, и он уже тянул какую-то снасть вместе с Карло.
Следующая серьезная угроза миру на «Ра» возникла, когда мы освоились настолько, что ввели дежурство на камбузе. Карло вызвался быть постоянным коком и выиграл на этом. Остальным надлежало по очереди чистить кастрюли, сковороды и ящики. Мы составили расписание дежурств по дням и написали его мелом на черной доске, висевшей на мостике, причем все забыли, что Абдулла не умеет читать. И когда Сантьяго показал ему на кастрюли и щетку, Абдулла, который не заметил, что перед ним уже отдежурили двое, пожаловался на головную боль и ушел в каюту, сердито ворча:
– Думаешь, я не знаю, в чем дело. Ты, Сантьяго, белый, а я черный. Вот ты и хочешь, чтобы я был у вас слугой.
Сантьяго – убежденный миротворец, но слова Абдуллы укололи его хуже ножа, и он вспылил.
– И это ты говоришь мне, Абдулла, – рявкнул он в священном гневе. – Мне, который шесть лет борется за равноправие негров. Да для меня во всем этом плавании самое важное как раз то...
Дальше Абдулла не слышал, потому что залез с головой в спальный мешок. А когда он выглянул снова, то увидел, как я пробираюсь с грязными кастрюлями на корму. Он вытаращил глаза.
– Просто мы с тобой поменялись дежурством, – объяснил я ему.
На другой день Абдулла драил кастрюли на корме, весело распевая звонкие африканские песни.
А еще через день нас ожидал сюрприз. Жорж подошел ко мне и попросил возложить на него ответственность за порядок на кухне до конца плавания, а то ведь несподручно чередоваться, к тому же у других есть дела поважнее.
Жорж, да-да, Жорж стал постоянным дежурным, и с того дня на камбузе все блестело, больше никому не надо было думать о кастрюлях.
Помню также, как Норман и Карло взъелись на Юрия и Жоржа, дескать, те делают что-нибудь лишь тогда, когда им скажут, а Норман и Карло помимо своих основных обязанностей постоянно сами находили себе какое-нибудь дело. Когда Абдулла не проявляет инициативы, это еще можно понять, но ведь эти двое получили высшее образование, – что же они ждут приказов? Со своей стороны Юрий, Жорж и с ними Абдулла начали злиться на Нормана и Карло: уж очень они любят командовать и распоряжаться, нет сказать по-товарищески, если что надо, а когда можно, то и посидеть спокойно, просто наслаждаясь жизнью. Или взять Сантьяго, этого хитрого интеллигента. Если надо перенести что-то тяжелое, нагнется, возьмется и зовет других на помощь. Смотришь, он уже выпрямился и показывает, улыбаясь, куда тащить кувшин или ящик, а силачи Юрий, Жорж и Абдулла стараются, несут. Кому-то было досадно, что я, руководитель, не выгоняю лентяя из спального мешка, и он знай себе спит, тогда как другие трудятся по своему почину. А кто-то считал, что я должен одернуть любителей командирского тона, у нас не военный корабль и не горнострелковая рота, мы семь равноправных товарищей, можно сказать по-хорошему.
И однако – назовите это чудом – все эти мелкие трения не перешли в «острый экспедиционит», напротив, каждый старался понять реакции и поведение других, и тут всем нам сослужили службу научные занятия Сантьяго, изучавшего вопросы мира и агрессии. Юрий и Жорж научились ценить Нормана и Карло, потому что их инициатива и настойчивый труд всем шли на пользу, а Норман и Карло изменили свой взгляд на Юрия и Жоржа, которые брали на себя самый тяжелый труд и охотно приходили на помощь любому, не дожидаясь просьбы, если видели, что это в самом деле нужно. Дипломат и психолог Сантьяго помогал Юрию пользовать незримые раны; Юрий показал себя толковым и заботливым врачом; Абдуллу все уважали за его светлый ум и способности, а также за умение приспособиться к совершенно непривычному образу жизни. Абдулле все пришлись по душе, так как он видел, что мы, хоть и белые, считаем его своим. Он упрашивал Юрия дать ему какое-нибудь лекарство, чтобы у него выросла борода, как у нас, и никак не мог понять этого щеголя, который каждое утро брился, между тем как мы, остальные, отпустили себе усы и бороду, кто рыжую, кто черную. Если раньше голова Абдуллы сверкала, как лаковая, то теперь он перестал ее брить, и вскоре у него хоть на черепе отросли густые курчавые волосы, в которые он втыкал толстый плотницкий карандаш вместо броши.
У Жоржа были свои причуды. Днем он засыпал легко, а ночью ему требовалась подушка на грудь и музыка в ухо, для чего он запасся магнитофоном с набором любимых песенок. Тем, кто лежал от него подальше, скрип веревок и папируса заглушал музыку, но этот же скрип вынуждал самого Жоржа и Сантьяго просить у Юрия снотворного. День и ночь магнитофон Жоржа играл его излюбленные мелодии. В один прекрасный день магнитофон пропал. Только что я видел его, он лежал и играл на краю мостика, у ног Абдуллы; сам Абдулла ворочал руль, стоя к нему спиной. Норман укреплял весло, свесившись через борт. Карло, Сантьяго и я перекладывали груз на корме, Юрий и Жорж работали за каютой. Вдруг музыка смолкла. Прошло несколько минут, прежде чем Жорж полез через кувшины на корму, чтобы снова пустить магнитофон. Но магнитофона не было. Жорж искал всюду. На корме, на носу, под матрасами, на крыше каюты. Исчез. Бесповоротно исчез. Кто это сделал? Первый дзюдоист Африки рассвирепел. Кто, кто посмел выбросить за борт его магнитофон? Конец путешествию, все, он не уснет без своих мелодий, кто-о-о это сделал!!! Атмосфера накалилась. Крошка Сафи поднялась на мачту, сколько позволяла веревка: еще обвинят, чего доброго...