Немного градусов отделяло нас от экватора, и, огибая острова, мы снова и снова видели, что здесь плодородие Южных морей особенно велико. Долина за долиной открывали нашему взгляду свои тайны, прежде чем скрыться за кормой. Глубоко врезанные в горный массив, они поднимались к пикам в середине острова. Лишь на отвесных стенках не смог зацепиться лес, и красные бараньи лбы нависали над хаосом пышной зелени, которая скатывалась по крутым склонам к пальмам на дне долины.
Не один тропический зной был причиной редкостного плодородия. В глубине острова высокие вершины останавливают редкий, но непрерывный поток летящих на запад пассатных облаков. Свежая дождевая вода непрестанно сбегает с гор бурлящими ручьями и речушками, пронизывает темные леса и светлые долины и вливается в зеленый океан. Зуб времени жадно точит рыхлые вулканические породы. Пещеры и подземные потоки, каменные шпили и причудливые скульптуры превращают каждый остров в фантастическую, сказочную страну.
В этом экзотическом краю нам предстоит сойти на берег… Мы углубимся в диковинный лес, а «Тереора» вернется в двадцатое столетие. После высадки на Фату-Хиве у нас не будет связи с внешним миром. Никакого радио, никаких известий, пока через много месяцев не придет какая-нибудь случайная шхуна. Если разразится война, мы и знать не будем. На Таити нам рассказывали: когда во время первой мировой войны Папеэте подвергся обстрелу, на Маркизских островах не подозревали, что идет война. Лишь много времени спустя явилась шхуна с известием, что мировая война кончилась.
По прямой линии до Таити было около полутора тысяч километров, но шхуна потратила целых три недели. В пути мы заходили на атоллы Такароа и Такопото в архипелаге Туамоту и видели, как цивилизация, от которой мы задумали скрыться, постепенно распространяется из Папеэте в прилегающие области Океании. Торговая шхуна была источником прибыли и переносчиком достижений цивилизации. В трюмах лежали самые разнообразные товары, и, сбывая их за высокую цену, владелец удваивал свою прибыль, ведь к нему возвращались деньги, полученные островитянами за копру и погрузочные работы.
— Нелепо все это, — говорил капитан Брандер, добродушный седой англичанин с красным носом, который обожал свое виски и здешние острова, хотя ни разу не ступал на берег.
Этакий дед-мороз Южных морей. На Таити нам рассказывали, что в молодости он бросил университет, порвал со всем, что его окружало, однако так и не нашел искомого. Почтенный ветеран и сам откровенно признавался в этом.
— Нелепо это. Но они сами так хотят, им подавай все то, что есть у других. Мне противна наша цивилизация, потому я и торчу здесь. И сам же распространяю ее с острова на остров. Стоит им немного отведать — подавай еще. И ничто не спасет их от этой напасти. Ничто и никто, во всяком случае не я. Ну зачем им швейные машины, трехколесные велосипеды, нижнее белье, лосось в банках? Совершенно ни к чему. Нет, хочется сказать соседу: «Смотри, у меня стул, а ты дома сидишь на корточках на полу». После чего сосед бежит покупать стул, а заодно прихватит что-нибудь, чего нет у других. Растут запросы, растут расходы. Приходится выполнять работу, к которой у них совсем не лежит душа. Ради денег, которые им вовсе ни к чему.
Как обычно, старина Брандер не сходил на берег, когда «Тереора» бросала якорь в лагунах двух атоллов архипелага Туамоту, в 450 с лишним километрах к северу от Таити. Всеми сделками на берегу занимался его опытный казначей, таитянин Теодор. Брандер заботился только о том, чтобы привести шхуну в нужное место. Вместе с Теодором мы спускались в шлюпку и подходили на веслах вплотную к атоллу, шлепая вброд последний отрезок. Нам интересно было посмотреть, как идет торговля. Под знойным солнцем островитяне выгружали железо и оконное стекло. Обратно на шлюпку они несли тяжелые мешки с копрой. Когда мы воспользовались любезным приглашением укрыться в хижине от полуденного зноя, Теодор торжествующе показал на старую, бракованную железную печь. Ни трубы, ни дымохода не было, ведь в таком жарком климате топить незачем. Ржавая железка просто украшала помещение как образец драгоценного европейского инвентаря.
На другом атолле не успели мы ступить на берег, как толпа восторженных полинезийцев увлекла нас с собой в пальмовую рощу. На прогалине, на колючей коралловой крошке стоял высокий старый автомобиль, напоминая неуклюжего жеребенка, у которого вот-вот разъедутся ноги. Шины спущены. Дорог на острове никаких. За скромную плату нас усадили на этот четырехколесный престол, гордость всего острова. Под завистливыми взглядами земляков владелец каким-то чудом сумел завести мотор и в сопровождении пляшущих пешеходов не столько прокатил, сколько основательно потряс нас по кругу между пальмами и обратно на стоянку.
На Маркизских островах мы ничего такого не увидели. Первый заход — на Нуку-Хиву, главный остров, расположенный на крайнем севере этого обширного архипелага. Здесь помещалась резиденция главы французской администрации; он же был единственным на весь архипелаг врачом. Но обслуживать остальные острова он не мог, потому что отсутствие гаваней вынуждало пользоваться только маленькими лодками. На Маркизских островах много пляжей с галькой или черным вулканическим песком, но глубоких заливов нет, а скалы так круто вздымаются со дна Тихого океана, что здесь в отличие от Таити коралловым полипам не удалось обнести берега защитными барьерами.
Перед отплытием из Европы мы заручились разрешением французского министерства по делам колоний посетить уединенные Маркизские острова. Французский закон запрещал гостям проводить на берегу больше двадцати четырех часов. Во имя защиты островов? Или посетителя? Нам так никто и не смог объяснить причину.
От Нуку-Хивы «Тереора» взяла курс на юг, чтобы зайти на другие острова архипелага, прежде чем возвратиться в Папеэте. Шхуна шла под парусами, но на случай безветрия на ней был установлен мотор. Мы спали на крыше каюты в два ряда, в обществе полинезийских пассажиров и всякой домашней живности. В каюте было слишком тесно и душно, а чтобы нас в сильную качку не смыла какая-нибудь шальная волна, мы привязывались веревкой, пропуская ее под мыш— ками. Тучные мужчины с трубами и гитарами, смешливые красавицы, кудахтающие куры, плачущие ребятишки и насмерть перепуганная полинезийская свинья помогали ветру и волнам заглушать стоны тех пассажиров, которых укачивало под палубой.
Днем, лежа на животе, мы рассматривали в бинокль скользящую мимо сплошную зеленую стену дождевого леса. Нам все было интересно. Ведь нам тут жить! Красиво и внушительно. Правда, местами пейзаж производил гнетущее, мрачноватое впечатление.
Брандер поглядывал на нас, увлеченных новыми видами. Мы чувствовали себя совсем маленькими рядом с могучими горами, и все-таки они нас манили.
— Мрачно и неуютно, — приговаривал капитан Брандер. — Этот лесной массив, эти горы подавляют человека.
Он уговаривал нас вернуться на Таити. Но мы не соглашались.
Следующий заход — Хива-Оа, второй по величине остров группы, последний перед Фату-Хивой. Брандер уверял, что уж если где сходить на берег, то здесь, только здесь. Хоть будет связь с внешним миром. На Хива-Оа есть маленькая радиостанция, нам составят компанию французский жандарм, английский купец и таитянин-санитар. В долине на другом конце острова развел кокосовую плантацию еще один европеец, из Норвегии. И на Хива-Оа провел свои последние два года Поль Гоген, мы сможем осмотреть его уединенную могилу. Нет! Нам хотелось на остров, который мы обвели жирным кружком. На Фату-Хиву.