Древний человек и океан | Страница: 19

  • Georgia
  • Verdana
  • Tahoma
  • Symbol
  • Arial
16
px

То, что зачинатели цивилизации Нового Света знали колесо, весьма примечательно. Можно гадать, почему оно затем не привилось у американских племен как вспомогательное средство для наземной транспортировки, но к нашему вопросу это отношения не имеет. Всякий посетитель Лa-Венты легко убедится, что леса и болота, где первоначально обосновались ольмеки, не допускали колесного транспорта; они по сей день затрудняют прокладку современных дорог. Независимо от природных условий потомки великих народов майя и инков почему-то и в наше время пренебрегают тягловыми животными и колесом. Лакандоны Мексики и перуанские кечуа по-прежнему ходят пешком и переносят грузы на собственной спине или навьючивают ими лам даже в тех местах, где есть дороги. Излюбленный аргумент против контактов через океан оказался явно недействительным, как только выяснилось, что колесо было известно и изготавливалось в миниатюре, но было предано забвению последующими поколениями американцев.

Ольмекская собачка на колесах и чрезвычайно реалистичные керамические изображения собак, принадлежавшие последующим мексиканским культурам до Колумба, еще одно больное место доктринерского изоляциониста. Откуда появились эти собаки? У домашних псов древней Мексики и Перу не было местного дикого предка. Единственная собака, которая могла попасть в Америку с пешеходами, — сибирская лайка, сопровождавшая жителей Арктики в Аляску и Гренландию. Ольмекские псы и известные по мумиям древнего Перу Canis ingae разительно отличаются от сибирской лайки, зато очень похожи на породы, известные по мумифицированным собакам Египта и весьма реалистичным ближневосточным изображениям. Средиземноморские породы собак распространились на запад с древними путешественниками от Двуречья до Марокко и Канарских островов, но никогда не достигали Дальнего Востока и Сибири и, стало быть, не могли попасть в Мексику и Перу через Аляску. Из всех одомашненных животных собака — наиболее верный спутник древнего человека на суше и на море, и ничто не мешало ей достичь тропических областей Америки вместе с мореплавателями, следовавшими по Канарскому течению.

Заслуживающий в принципе внимания аргумент, гласящий, что культурные растения Старого Света не доходили до древней Америки, не годится как доказательство отсутствия контактов, ибо голодные мореплаватели могли еще в пути прикончить все свои съедобные припасы. К тому же тропические болота ольмекской области никогда не подходили для возделывания средиземноморской пшеницы и других зерновых, обычно перевозимых путешественниками Ближнего Востока. Вероятность того, что какое-нибудь культурное растение с полей Северной Африки могло привиться в Лa-Венте, чрезвычайно мала. И вообще негативное свидетельство можно принимать в расчет при условии, если будет доказано, что в древней Америке не было никаких растений, окультуренных в Старом Свете. Стоит показать, что хотя бы одно культурное растение пересекло океан до Колумба, и аргумент в пользу изоляции тотчас превратится в доказательство контакта. Оттого вполне естественно, что этноботаника приобрела ключевое значение в попытках проследить древние перемещения человека и нередко ботаники поневоле оказывались вовлеченными в антропологические споры изоляционистов и диффузионистов.

История фасоли обыкновенной (Phaseolus vulgaris) — яркий пример того, как предвзятые взгляды на возможности древних мореплавателей влияли на противоречивые суждения ботаников и антропологов. В 1885 г. Кёрнике отметил, что, как было принято считать, эту важную культуру возделывали древние греки и римляне под названием Dolickos, Phaseolus и т. п. (Аристофан и Гиппократ писали о ней около 400 г. до н. э.). Когда выяснилось, что ту же самую фасоль культивировали аборигены Нового Света, решили, что ее туда ввезли первые испанские путешественники. Это мнение держалось, пока Виттмак в 1880 г. не нашел фасоль обыкновенную в инвентаре древнего погребения в Анконе, на побережье Центрального Перу. Здешние погребения появились задолго до того, как европейцы пришли в Америку. Затем Phaseolus vulgaris находили в местах доинкских поселений по всему перуанскому приморью, и ботаники получили убедительное свидетельство, что фасоль возделывалась в Америке до прихода европейцев. Стало невозможно ссылаться на предполагаемый ввоз этой культуры испанцами. Однако в это время в Старом Свете уже нельзя было найти доколумбовых образцов данной фасоли, поэтому гипотезу переиначили и решили, что родина Phaseolus — древняя Америка, откуда испанцы привезли ее в Европу. Повторное рассмотрение этой запутанной ботанической проблемы Хатчинсоном, Силоу и Стефенсом в 1947 г. убедило их, что Phaseolus не абориген Нового Света и ее странствия — ботаническое свидетельство доколумбовых контактов между Старым и Новым Светом (Hutchinson, Silow and Stephens, 1947[170]). Сходную проблему представляет собой родственная фасоли Canavalia sp. Стонор и Андерсон указывали: «Канавалия — широко культивируемое в тихоокеанской области растение, всегда считавшееся уроженцем Старого Света, — теперь обнаружена в доисторических поселениях в приморье как Южной Америки, так и Мексики» (Stonor and Anderson, 1949[299]). Бобы канавалии найдены при раскопках в Уака-Приета на тихоокеанском побережье Перу, в слоях, датируемых от III до I тысячелетия до н. э. По мнению Зауэра, ее археологическое распространение и родство с дикими видами указывают, что канавалия была окультурена в Новом Свете (Sauer, 1950[272]).

Еще одно ботаническое свидетельство контакта — бутылочная тыква Lagenaria siceraria. Это важное культурное растение широко возделывалось в Африке в доколумбовы времена. Пищевая ценность ее невелика, но высушенная над огнем кожура использовалась как сосуд от Двуречья и Египта до Марокко. Приступив к изучению растений Нового Света, ботаники обнаружили, что бутылочную тыкву выращивали для тех же целей во всех областях высокоразвитых американских культур, включая Мексику и Перу. Предположили, как и с фасолью, что тыкву привезли испанцы, однако и тут пришлось отказаться от этой гипотезы, когда археологи нашли бутылочную тыкву на месте доколумбовых поселений как в Мексике, так и в Перу. Она оказалась одним из наиболее типичных культурных элементов в области распространения высокоразвитых американских цивилизаций. Тогда выдвинули новую гипотезу: дескать, бутылочная тыква могла из Африки приплыть через Атлантику в тропическую зону Америки, здесь ее семена проросли, индейцы приметили, что высушенная над огнем кожура тыквы служит отменным сосудом, и повторили открытие, первоначально сделанное в Африке. Разумеется, речь идет о сознательной попытке отделаться от нежелательного свидетельства. В погоне за осторожностью изоляционисты выплескивают с водой ребенка. Они пытаются стереть важный африканский пальцевый отпечаток в Америке, игнорируют веское генетическое свидетельство. Всякий, кто дрейфовал в океане, знает, что небольшие плавающие на волнах съедобные предметы вроде тыквы неизбежно станут добычей акул и червей-сверлильщиков за те четыре месяца, что нужны им для дрейфа через Атлантику. Тому, кто плавает на плотах, странно слышать утверждения, будто из двух элементов африканской культуры — сухопутной тыквы и морского судна — тыква может благополучно доплыть до Америки, а судно с экипажем — нет!

Еще более интригующее свидетельство — хлопчатник Gossipium. Дикий хлопчатник с коротким волокном не годится для прядения и не представляет практической ценности для человека. Тем не менее европейцы, прибыв в Америку, обнаружили, что индейцы во всей области распространения высокоразвитой культуры — от Мексики до Перу — носят искусно сделанные одежды из отменной хлопчатобумажной ткани. А последующие раскопки перуанских склепов с мумиями позволили найти хлопчатобумажные ткани древнейшего, доинкского периода из тончайшей нити и с непревзойденными узорами. Выходит, основатели перуанской цивилизации каким-то образом обзавелись культивируемым длинноволокнистым хлопчатником, а также пряслицем и ткацким станком. Путь от непригодного для прядения дикого коротковолокнистого хлопчатника через пряслице и ткацкий станок до готовой ткани достаточно долог и отнюдь не самоочевиден для того, кто незнаком с конечным результатом. Из перечня перуанских и средиземноморских параллелей, составленного таким убежденным изоляционистом, как Роу, видно, что способ и результат обработки хлопка в Перу аналогичны тому, что известно по Старому Свету. Роу показывает, что применявшийся инками вертикальный ткацкий станок с двойным навоем тождествен станку, который был в ходу в Египте времен Нового царства, куда он, вероятно, попал из Двуречья. Роу добавляет, что горизонтальный станок, укрепленный на земле, как это делали в области Титикаки, также тождествен древнеегипетскому. Многие наблюдатели отмечали удивительное сходство плащей и набедренных повязок, изготовленных на древних ткацких станках в Америке, с такими же изделиями древнего Средиземноморья. В частности, Роу даже употребляет слово «идентичное», называя в перечне: «Вид женского одеяния, представляющего собой прямоугольный кусок ткани, которым обертывают тело до подмышек, скалывая вместе верхние края на плечах и подвязывая поясом в талии…» (Rowe, 1966[267]).