САД И ВЕРАНДА ДОМА ЕЛИЗАВЕТЫ ГЕРФ. СОЛНЕЧНЫЙ ВЕСЕННИЙ ДЕНЬ
Нарядно одетая пятилетняя девочка, точная копия Елизаветы в кукольном исполнении, бежит по цветущему яблоневому и персиковому саду.
ДЕВОЧКА (кричит). Маменька, маменька! Жук!.. (Испуганно замирает на месте.) Ой!..
Вместе с маменькой, Елизаветой Герф, на веранде их большого барского дома стоят два незнакомца – юный барон Врангель в красивом мундире с галунами и худой сутулый солдат в шинели – Федор Достоевский.
ЕЛИЗАВЕТА (девочке, строго). Что нужно сказать, Жизель?
ДЕВОЧКА (приседая и растопыривая перемазанные в земле пальчики). Бо… Бонжур, месье…
ВРАНГЕЛЬ (церемонно кланяясь). Бонжур, мадемуазель.
Достоевский, улыбнувшись, тоже склоняет голову.
ЕЛИЗАВЕТА (девочке, по-французски). Вот это другое дело. Позови, пожалуйста, Нинель. Скажи, что к ней пришел репетитор.
Девочка круто разворачивается и уносится в глубину сада, восторженно крича.
ДЕВОЧКА. Лепетитол! Лепетитол плишел!
ВРАНГЕЛЬ (Елизавете). Она просто прелесть! Вам положительно нужно иметь еще детей!
И – замирает в изумлении:
по саду – огромному, с яблоневыми и персиковыми деревьями в цвету, с гудящими над цветочными клумбами пчелами – со всех его сторон бегут с криками «Лепетитол!.. Репетитор!» дети-погодки – девочки… мальчики… и – все, как один, точная копия Елизаветы Герф.
У Достоевского и Врангеля, повертывающихся во все стороны, глаза разбегаются считать их…
Их оказывается шестеро, каждый на год старше другого. Взбежав на веранду, они льнут к пышной юбке матери, с любопытством глядя на барона и солдата.
Елизавета с улыбкой смотрит на Врангеля.
ЕЛИЗАВЕТА. Вы считаете, что мне нужно еще?
ВРАНГЕЛЬ (восторженно). Безусловно!
Елизавета показывает младшим детям на гувернантку, тоже пришедшую из сада.
ЕЛИЗАВЕТА (по-французски). Дети, идите к мадам. Идите… (Повернувшись к старшей, двенадцатилетней девочке.) А ты, Нинель, познакомься. Это писатель Достоевский.
Нинель, делая реверанс, краснеет.
НИНЕЛЬ. Я… я вашу книжку читаю… (Голос ее вдруг взлетает.) Зачем… зачем он умер?
ДОСТОЕВСКИЙ (растерянно). Кто умер?
НИНЕЛЬ. Ну как же! Этот студент. Такой молодой, добрый, в чахотке…
ДОСТОЕВСКИЙ. Что ж делать? Так надо было, Нелли…
НИНЕЛЬ (надув губки и уставившись глазами в пол). Совсем не надо… (И вдруг порывисто шагает к Достоевскому, хватает его за рукав шинели и вскидывает глаза, полные мольбы и надежды.) А они-то… девушка и старичок, они будут жить вместе? И не будут бедные?
ВРАНГЕЛЬ. Нет, Нелли, она уедет далеко, выйдет замуж за помещика, а он останется один…
НИНЕЛЬ (с негодованием). Это неправда! (Достоевскому.) Скажите: это неправда!
Она требовательно дергает Достоевского за рукав, ухватив вместо шинели рукав его куцего солдатского мундира, отчего всем стало видно, что рукав этот обтертый и с бахромой.
И только Достоевский не замечает этого.
ДОСТОЕВСКИЙ (с сожалением). Правда, Нинель…
НИНЕЛЬ (осерчав). У, какие вы!.. (Отталкивая руку Достоевского.) Это плохая книжка… Я и читать теперь не хочу!
Она отворачивается, вся покраснев и неровно дыша, точно от ужасного огорчения.
ДОСТОЕВСКИЙ. Полно, Нелли! (Сделав к ней шаг и сев перед ней в кресло.) Ведь все это неправда, что написано, это выдумка. Ну, чего ж тут сердиться?
НИНЕЛЬ (робко, подняв глаза на Достоевского). Я не сержусь…
И вдруг хватает его руку, прижимает к себе.
Он пытается поднять ее лицо, но она ни за что не хочет поднять голову, а все крепче приникает к его грубой солдатской шинели.
ГОЛОС МАРИИ ИСАЕВОЙ. Какая ты чувствительная, Нинель!..
Все поворачиваются на этот голос…
Мария Исаева – легкая, воздушная, по-весеннему юная и кокетливая, – впорхнув на веранду, подает руку Врангелю.
МАРИЯ (Врангелю). Я пришла сказать вам спасибо за протекцию, Александр Егорович.
ВРАНГЕЛЬ (кланяясь и целуя ей руку). Не стоит благодарности, Мария Дмитриевна.
ЕЛИЗАВЕТА (Достоевскому). Федор Михайлович, позвольте вам представить мою подругу…
Мария живо поворачивается к Достоевскому и протягивает ему руку для поцелуя.
Достоевский вскакивает с такой поспешностью, что едва не опрокидывает кресло.
Нинель хохочет над его неловкостью.
ЕЛИЗАВЕТА (продолжает, с улыбкой). Мария Дмитриевна Исаева, тоже поклонница вашего романа.
Их взгляды встречаются в третий раз.
МАРИЯ. Да, Федор Михайлович, я тоже плакала, читая ваш роман…
Держа ее руку, Достоевский забывает наклониться к этой руке и в столбняке только смотрит на Марию – на ее лицо, волосы, в ее глаза, – словно впитывает ее всю…
И вдруг, не выпуская ее руки, садится, словно у него ноги подкосились, в кресло, закрывает глаза, голова его запрокидывается.
МАРИЯ (испуганно). Что с вами?
ЕЛИЗАВЕТА. Вам плохо?
ДОСТОЕВСКИЙ (не открывая глаз). Нет, нет… Мне хорошо, мне хорошо… Ах, как кружится голова!.. Не убирайте руку, Марья Дмитриевна!.. Шесть лет рука женщины не касалась моей руки…
Мария, улыбнувшись ему как ребенку, наклоняется и, шутя, целует его в лоб.
Достоевский в изумлении распахивает глаза.
СТЕПЬ. ВЕСЕННИЙ ДЕНЬ, ЯРКОЕ СОЛНЦЕ
Степь пестрит маками, как цыганский платок.
Врангель и Достоевский, шалея от своей влюбленности, скачут верхом на лошадях. Достоевский, растопырив ноги, первый раз в жизни сидит на лошади, он выглядит в седле как соломенное чучело, постоянно падает, вскакивает с хохотом, неловко – под смех лихо гарцующего Врангеля – взбирается на лошадь, и они скачут вновь – рядом, хохоча, до следующего падения Достоевского…
А потом, лежа в траве и раскинув руки, оба говорят наперебой.
ДОСТОЕВСКИЙ. Боже мой! Какая женщина!
ВРАНГЕЛЬ. Бесподобная!
ДОСТОЕВСКИЙ. Тонкая!
ВРАНГЕЛЬ. Красивая!
ДОСТОЕВСКИЙ. Возвышенная!