…Через час, в постели, она котенком лежит на его плече, а он говорит счастливо и воспаленно, с вдохновением.
ДОСТОЕВСКИЙ. Мы обязательно уедем отсюда, обязательно! Ты знаешь девиз Бальзака? «То, что Наполеон завоевал мечом, я завоюю пером!» Но я – я лучше Бальзака! Да, да! Я талантливей! Я сочиню стихи новому императору… да, это хорошая идея – я оду ему сочиню на коронацию! – и добьюсь полной амнистии и позволения печататься! И я напишу… Ох, Маша, я ведь такие характеры видел в каторге, таких историй наслышался – на сто романов хватит! И каких!
МАРИЯ (вкрадчиво). Не нужно про каторгу, Федя. Это не будут читать.
ДОСТОЕВСКИЙ. О нет! Будут! Мое – будут! Ведь меня сравнивали с Толстым! И я еще буду, как Толстой, брать по пятьсот рублей за печатный лист! И мы уедем в Петербург, а потом и дальше, в Европу. Я повезу тебя в Париж, в Ниццу, ты увидишь свою родину…
МАРИЯ (целуя его в грудь, все ниже и ниже). Молчи, Федя, не сглазь…
От прикосновения ее губ он замолкает, напрягается и – наконец! – уже не наспех, уже без конфуза получает свое столь долгожданное и столь тяжело выстраданное счастье…
Мария – хрупкая, тоненькая, экзальтированная – с изумлением обнаруживает в Достоевском еще вполне сильного мужчину, способного заставить ее летать, стонать, задыхаться от наслаждения и целовать его руки [13] …
…На рассвете, устав от любви, Достоевский лежит в кровати со слезами счастья на глазах.
ДОСТОЕВСКИЙ. Господи, Маша, я так счастлив! Я умру, если потеряю тебя… Я просто умру…
МАРИЯ (гладя его по груди). Не плачь… еще не все потеряно…
ДОСТОЕВСКИЙ (поднимаясь на локте, с мольбой и надеждой). Ты обещаешь?
МАРИЯ (поглядев ему в глаза, решительно). Да, мой гений. Ты и я и более никто!..
СЕМИПАЛАТИНСК, КОМНАТА В ИЗБЕ ДОСТОЕВСКОГО. НОЧЬ
В полумраке ночи, при огарке свечи, Достоевский энергично ходит по своей закопченной комнате, твердя, словно вдалбливая сам себе в сотый раз.
ДОСТОЕВСКИЙ.
Эпоха новая пред нами,
Надежды сладостной заря…
(Подстегивая себя.) Ну! Ну!..
На столе и на полу валяются смятые и порванные клочки его черновиков.
ДОСТОЕВСКИЙ. Еще раз!
Эпоха новая пред нами,
Надежды сладостной заря…
Вдруг он быстро подходит к столу и записывает, диктуя сам себе.
ДОСТОЕВСКИЙ.
Восходит ярко пред очами…
Благослови, Господь, царя!..
Став в позу, громко, с пафосом читает.
ДОСТОЕВСКИЙ.
Эпоха новая пред нами,
Надежды сладостной заря
Восходит ярко пред очами…
Благослови, Господь, царя!..
Господи, какой ужас! (Скомкав бумагу, швыряет ее в угол, подходит к окну и, прижавшись лбом к стеклу, в отчаянии.) Я не могу… Даже ради нее не могу!..
КУЗНЕЦК, ДВОРИК И ИЗБА МАРИИ. ДЕНЬ
Топор, ударяя по полену, то застревает в сыром дереве, то соскальзывает вбок…
Это Вергунов, стоя во дворе у поленницы, неумело колет дрова.
А в доме, поглядывая на Вергунова через окно, Мария, стоя на кухне, шинкует капусту, потом останавливается, протягивает сыну капустную кочерыжку.
МАРИЯ. Ну что, Павлик? За кого замуж пойдем?
Мальчик смотрит на нее в размышлении.
МАРИЯ (с горечью). Тот нищий, а этот теленок… Может, ни за кого не идти? А?
ПАВЛИК. А как же я? У всех есть папы, а у меня?
БЕРЕГ ИРТЫША С БАНЕЙ И БЕСЕДКОЙ У ДОМА ПОЛКОВНИКА БЕЛИКОВА. ЛЕТНИЙ ДЕНЬ
Вопя от удовольствия, полковник Беликов – маленький, кругленький и красный как рак – голяком выскакивает из бани, бежит к реке и с короткого помоста сигает в воду.
А вынырнув, плывет, отфыркиваясь, к берегу, выходит, поднимается в беседку. Здесь, за столом с самоваром, штофом водки и закуской, его ждет Достоевский. В руках у Достоевского «Петербургские ведомости».
БЕЛИКОВ (наливая из штофа водку в два стакана). Так, что вычитал? (Подвигает один стакан Достоевскому.) Пей.
ДОСТОЕВСКИЙ. Я непьющий, ваше благородие.
БЕЛИКОВ (грозно). Препираться? Встать, унтер!
Достоевский поспешно вскакивает.
БЕЛИКОВ. Пей, я сказал!
Достоевский принужденно пьет.
БЕЛИКОВ. То-то ж… Вот застрелюсь, кто тебе нальет? (Залпом выпивает свой стакан, закусывает огурцом.) Садись, закусывай… Ну, чего там в газетах? Какие новости?
Достоевский садится, Беликов берет из угла беседки ружье и палит по пролетающим уткам. Промазав, раздосадованно крякает, ставит ружье и снова наливает водку в стаканы.
БЕЛИКОВ. Ну!..
ДОСТОЕВСКИЙ (читает газетные заголовки). «Мирное завершение Крымской войны»… «Инженера-фортификатора Эдуарда Тотлебена произвели в генерал-адъютанты государя императора». А я, между прочим, учился с Тотлебеном…
БЕЛИКОВ. Где учился?
ДОСТОЕВСКИЙ. В инженерном училище.
БЕЛИКОВ. Вот видишь! Выходит, пошел бы по инженерной части, глядишь, и стал бы, как он! А так ты кто? Писарь! Хоть десять романов напиши – а писарь, и только! Н-да, люди делают ошибки… (Выпивает свой стакан.) Пей! (Смотрит, как пьет Достоевский.) Прямо тебе скажу, по-мужски: зря ты бабу с ее хахалем в Кузнецке оставил. Думаешь, они там друг другу стихи читают?
ДОСТОЕВСКИЙ. Она мне слово дала.
БЕЛИКОВ. Слово! (Усмехнувшись.) Эх ты, сочинитель! Запиши в свои романы: отсутствующий всегда не прав! Особенно – ночью! И это – истина! Ты понял?
Достоевский, изменившись в лице, смотрит на него… и вдруг сам наливает водку в стаканы.
БЕЛИКОВ. То-то ж… Дошло! Между прочим, есть у меня на примете две солдатки. Послать за ними?
ДОСТОЕВСКИЙ (захмелев и поднимая стакан). Да, это вы очень пронзительно сказали… Отсутствующие всегда не правы… Всегда!.. (Выпивает, проливая водку на подбородок и плохо выбритую шею, и с горечью ставит стакан.) Эх, ваше благородие, а я уже пятый месяц в отсутствующих – пропало мое дело!.. (Снова наливает водку в стаканы.) Как послал Врангелю стихи на коронацию императора, так и все – ни ответа от него, ничего… (С пьяной слезой.) Сгину я тут, как есть сгину… Не будет вам ни Толстого, ни Гоголя!