Book.

– Раз, два, три… восемнадцать, девятнадцать – есть!

Бумажки и щепки одна за другой проплывали мимо весла, и вскоре позади нас на волнах вытянулась длинная качающаяся цепочка. Метр за метром мы продвигались вперед. «Кон-Тики» не рассекал волны с лихостью быстроходного катера. Широкий и тупоносый, тяжелый и крепкий, он плавно переваливался с волны на волну. Он никуда не спешил, но уж как пошел – все, не остановишь.

Поначалу мы долго мучились с рулевым устройством. Плот в точности отвечал записям испанцев, но в наше время не нашлось никого, кто бы мог на деле обучить нас, как управлять индейским плотом. Мы много говорили об этом с экспертами, но эти дискуссии почти ничего не дали: они знали столько же, сколько мы.

Зюйд-ост все крепчал, и нужно было следить за тем, чтобы плот шел в бакштаг. Стоило ему рыскнуть, как парус начинал полоскать, избивая хижину, груз и людей, потом обстенивался, и плот, сделав полный оборот, шел задним ходом. И начиналась наша мука. Трое боролись с парусом, остальные трое наваливались на рулевое весло, чтобы правильно развернуть плот. Как развернешь – следи в оба, не то тут же опять обстенит.

Шестиметровое рулевое весло свободно лежало в уключине на здоровенной колоде на корме. Это было то самое весло, которым пользовались наши друзья в Эквадоре, когда мы сплавляли бревна вниз по реке Паленке: длинная жердь из мангрового дерева, на конце привязана лопасть – широкая сосновая доска. Весло было прочное, как железо, но зато такое тяжелое, что только урони за борт – сразу утонет. Как ударит по нему волной, держи что есть силы. Пальцы сводило судорогой от напряжения, настолько трудно было удерживать лопасть в нужном положении. Правда, эту задачу мы решили: привязали к веслу поперечную рукоятку и получилось что-то вроде рычага.

А ветер продолжал крепчать и во второй половине дня разгулялся вовсю. Он вспахал поверхность моря, и вдогонку нам катили бурлящие валы. Вот когда до нас по-настоящему дошло, что кругом океан, а с ним шутки плохи. И нет возврата. Теперь все решают мореходные качества плота. Здесь уже не будет западного ветра, который позволил бы нам вернуться обратно. Мы вошли в полосу пассата, и он с каждым днем будет увлекать плот все дальше в океан. Знай иди на всех парусах. Попробуешь развернуться – все равно плот пойдет тем же курсом, только вперед кормой. Для нас теперь есть лишь один курс: ветер – с кормы, нос – на закат. И ведь в этом и заключается цель экспедиции – идти за солнцем, как шел, по-моему, Кон-Тики со своей свитой солнцепоклонников, когда их вытеснили из Перу.

С радостью и облегчением мы смотрели, как легко переваливает плот через шипящие гребни, которые грозной чередой пошли на нас. Но одному человеку было не под силу удерживать руль, когда волны с ревом обрушивались на него и вышибали весло из уключины или могучим ударом заставляли руль разворачиваться так, что рулевой беспомощно тащился следом. Даже двое не могли справиться с веслом, если волны шли с кормы. И мы решили укрепить весло на растяжках, да еще привязали его к уключине. Обузданное весло могло сопротивляться любым волнам, только бы нас самих не смыло.

Ложбины между валами становились все глубже, очевидно, мы вошли в основную струю течения Гумбольдта. Это оно изрыло поверхность океана, не только ветер. Куда ни погляди, зеленая вода, холодная вода; зубчатые горы Перу скрылись за плотными облаками. Стемнело, и всерьез развернулась наша первая схватка со стихиями. Мы еще робели, мы не знали, как примет океан незваных гостей – как друг или недруг. Заслышав в кромешном мраке сквозь ровный гул океана рёв подкравшейся волны и завидев белый гребень вровень с крышей, мы цеплялись за что попало и мрачно ждали: сейчас вал захлестнет нас вместе с плотом. И каждый раз – приятная неожиданность. Чуть наклонившись, «Кон-Тики» легко взмывал вверх, и гребень катился вдоль борта. Потом мы сваливались в ложбину до следующей волны. Самые большие валы следовали по два, по три подряд, перемежаясь множеством волн поменьше. Лишь когда два вала шли совсем вплотную друг за другом, второй с грохотом обрушивался на корму, потому что нос еще был приподнят первым. Вахтенному строго предписывалось обвязать себя вокруг пояса канатом, второй конец которого крепился к бревнам, ведь поручней не было. Задача рулевого – держать корму к ветру и волнам, вести плот в океан. На ящик на корме мы поставили старый компас, чтобы Эрик мог проверять курс, исчислять наше местонахождение и снос. Но сейчас невозможно было определить, где мы: небо заволокло тучами, горизонт представлял собой хаос волн. Сразу двое несли вахту на руле, и то они едва управлялись с беснующимся веслом, пока остальные четверо пытались хоть немного вздремнуть в каюте. Когда надвигался особенно мощный вал, рулевые бросали весло, полагаясь на растяжки, и повисали на торчащем из крыши бамбуковом шесте. Ревущая волна падала на корму и уходила между бревнами или скатывалась через борт. Тут надо было, не мешкая, возвращаться к рулю, пока не развернуло плот и не обстенило парус. А то, как станет плот боком, волны и ворвутся в каюту. Идя с кормы, они мгновенно просачивались в щели, не дотягиваясь до хижины. В этом преимущество плота: чем больше дыр, тем лучше – вода только вытекает через них, но никогда не просачивается снизу вверх.

Ночью, часов около двенадцати, вдали на севере промелькнули огни какого-то судна. В три часа тем же курсом проследовал второй корабль. Мы размахивали керосиновым фонарем, сигналили карманным фонариком, но нас не заметили. Огни ушли на север. На борту судна не подозревали, что здесь на волнах качается настоящий инкский плот. Не знали и мы, что это последний корабль, последний на нашем пути через океан признак человека.

Во тьме мы, как клещи, впивались по двое в кормовое весло. Соленая вода стекала с волос, весло колесило нас и спереди и сзади, руки коченели от напряжения. Первые же дни и ночи оказались для нас хорошей школой, сухопутные крабы превратились в моряков. Сначала по нашему расписанию каждый человек два часа нес вахту у руля, три часа отдыхал. Через каждый час свежий человек сменял одного из вахтенных. Рулевые не знали ни минуты передышки, мышцы были напряжены до предела. Устал толкать весло – переходи на другую сторону и тяни; если грудь и руки болят от непрерывных усилий – упирайся в руль спиной. Синяков хватало кругом… Наконец вахта кончилась, ты заползаешь, совершенно одуревший, в хижину, обвязываешь ноги веревкой и засыпаешь прямо в мокрой одежде: нет сил забраться в спальный мешок. Не успел глаз сомкнуть, как уже дергают веревку: три часа прошло, пора на вахту.

На вторую ночь стало еще хуже, волнение только усилилось. Сражаться с веслом два часа подряд не было мочи, к концу вахты волны брали верх, шутя разворачивали плот и захлестывали палубу. Мы перешли на одночасовую вахту с полуторачасовым отдыхом. Первые шестьдесят часов прошли в непрерывной борьбе с нескончаемой чередой штурмовавших нас волн. Волны высокие, волны низкие, волны крутые и волны отлогие, косые волны и волны на гребнях других волн. Хуже всего досталось Кнюту. Он был свободен от рулевой вахты, зато без конца приносил жертвы Нептуну. Страдалец молча лежал в своем уголке в хижине. Попугай уныло сидел в клетке, взмахивая крыльями всякий раз, когда плот вдруг подпрыгивал и в заднюю стену ударяла волна.