Book.

Синий кит, самое большое животное в мире, – живое доказательство того, что в этой мелюзге предостаточно калорий, ведь он питается только планктоном. До чего же жалким и примитивным показался нам наш способ лова маленькой сетью, которую частенько рвали зубами голодные рыбы, когда мы однажды увидели пасущегося кита… Пуская вверх фонтаны, он преспокойно плыл мимо плота и процеживал воду с планктоном через свои усы. Они блестели, как целлулоидные.

– А вы бы тоже так попробовали, – ехидно предложили Торстейн и Бенгт, когда мы потеряли нашу планктонную сеть. – Вон какие бороды отрастили!

Я и раньше видел китов – издали, с парохода, а в музее – рядом, но там было чучело. Словом, настоящего контакта не было, и я никогда не воспринимал кита так, как воспринимаешь обычных теплокровных животных, скажем лошадь или слона. Конечно, я знал, что биологически кит – самое настоящее млекопитающее, и все-таки для меня он всегда оставался громадной холодной рыбиной. Это восприятие разом переменилось, когда мы столкнулись с могучими китами нос к носу.

В этот день мы сидели и ели, как обычно, у самого борта – достаточно протянуть руку, чтобы сполоснуть в море посуду. Неожиданно, мы даже вздрогнули от испуга, послышалось громкое лошадиное пыхтение. Мы обернулись – огромный кит, да так близко, что видно, как дыхало отливает внутри лаковым блеском. Услышать мощное дыхание в открытом море, где все плавающие твари беззвучно шевелили жабрами, было до того необычно, что мы прониклись теплым чувством к нашему древнему сородичу, которого, как и нас, занесло в океанские дали. От холодной, жабоподобной китовой акулы мы ни одного вздоха не слышали, то ли дело этот кит, напоминающий сытого, добродушного бегемота из зоопарка. Он опять запыхтел – ну до чего же симпатичное существо! – потом погрузился в воду и исчез.

Киты много раз навещали нас; чаще всего вокруг плота большими стадами резвились морские свиньи и косатки, но иногда, группами и поодиночке, подходили огромные кашалоты и усатые киты.

Порой они, как корабли, проплывали на горизонте, пуская вверх фонтаны, а порой шли прямым ходом на нас. В первый раз, когда здоровенный кит вдруг изменил курс и на всех парах пошел к плоту, мы решили, что сейчас произойдет страшное столкновение. Все ближе, ближе слышно мощное сопящее дыхание всякий раз, как голова высовывается из воды… Казалось, сквозь волны ломится громадное толстокожее наземное животное, и в самом деле – между китом и рыбой столько же общего, сколько между летучей мышью и птицей. Он шел к нам с левого борта, и мы столпились на краю плота, а наблюдатель крикнул с мачты, что за первым китом идут еще семь или восемь.

Всего каких-нибудь два метра отделяли от плота этот огромный, лоснящийся черный лоб, когда кит нырнул. Мы смотрели, как широченная иссиня-черная спина не спеша скользнула под плот у наших ног. И застыла там… Затаив дыхание, мы разглядывали этот темный свод, который был куда длиннее нашего «Кон-Тики». Потом кит стал медленно погружаться в голубую толщу, пока совсем не исчез. Тут подошли и остальные, но их плот вовсе не заинтересовал. Известны случаи, когда киты обращали во зло свою колоссальную силу и ударом хвоста топили китобойные суда, но перед этим они сами подвергались нападению. Полдня вокруг нас то тут, то там раздавалось громкое сопение, и ни разу наши гости даже не задели плот. Они с явным наслаждением кувыркались в волнах, а в полдень, как по сигналу, дружно нырнули и уже больше не появлялись.

Не только китов можно было наблюдать под нашим плотом. Стоило приподнять циновки, на которых мы спали, и в щелях между бревнами видно голубую, кристально чистую воду. Приглядишься – то плавник мелькнет, то хвост, а то и целую рыбу рассмотришь. Будь щели на несколько дюймов пошире, мы могли бы лежа в постели прямо из-под матраца вытаскивать рыбу.

Особенно полюбился плот корифенам и лоцманам. Первые корифены подошли к нам недалеко от Кальяо, и с тех пор до самого конца путешествия не было дня, чтобы они не сновали вокруг нас. Поди угадай, чем их так притягивал плот? То ли им нравилась плавучая крыша, то ли манил наш огород из водорослей и ракушек, свисавших гирляндами с бревен и рулевого весла. Сначала бревна обволокла зеленая скользкая тина, дальше обрастание усилилось, и вскоре «Кон-Тики» стал похож на косматого водяного. А среди водорослей обосновались мальки рыб и наши безбилетные пассажиры – крабики.

Одно время нас совсем одолели маленькие черные муравьи. Они жили в срубленных нами бревнах, а когда мы вышли в море и древесина намокла, муравьи высыпали наружу и стали искать спасения в наших спальных мешках. Не было уголка, куда бы не проникали эти мучители, они кусали и преследовали нас, хоть прыгай за борт. Однако чем дальше мы уходили в океан, тем сырее становилось на плоту, и муравьи поняли, что очутились не в своей стихии. К концу плавания их уцелело лишь несколько.

Наряду с крабами лучше всех чувствовали себя на плоту морские желуди, достигавшие трех-четырех сантиметров в длину. Они сотнями облепили бревна, особенно густо – с подветренной стороны. Соберешь сколько надо для супа, а на этом же месте развиваются новые. У них был приятный свежий вкус, а из водорослей делали салат – тоже можно есть, хотя и не так вкусно. И постоянно в наш огород, мелькая золотистым брюхом, заходили корифены; правда, нам так и не удалось подсмотреть, что они там едят.

Корифена – ярко окрашенная тропическая рыба. Те, которых мы ловили, были в длину от 100 до 135 сантиметров, туловище плоское, очень высокая голова и спина. Один раз мы вытащили корифену длиной в 143 сантиметра, высота головы – 37 сантиметров. У этой рыбы великолепная расцветка: в воде чешуя переливалась сине-зеленым цветом, плавники сверкали золотом. А вытащишь ее на плот, и на твоих глазах происходит удивительное превращение. Засыпая, рыба сперва становилась серой с черными пятнами, а потом сплошь серебристо-белой. Но через четыре-пять минут к ней постепенно возвращалась первоначальная окраска. Да и в воде корифена иногда меняет цвет, словно хамелеон. Заметишь какую-то «новую» рыбу медного цвета, присмотришься, а это наша старая знакомая – корифена.

Высокая голова, из-за которой корифена напоминает сплющенного с боков бульдога, всегда торчала из воды, когда хищница, словно торпеда, мчалась вдогонку за косяком летучей рыбы. Когда корифена была в хорошем настроении, она поворачивалась на бок, разгонялась и выскакивала из воды высоко в воздух, потом шлепалась в море, как блин, только брызги летели. Тут же следовал новый прыжок, еще и еще, с волны на волну. Если же рыба была не в духе, – скажем, когда мы вытаскивали ее из воды, – она больно кусалась. Торстейн долго ходил с забинтованным пальцем ноги и прихрамывал: он зазевался и попал пальцем в рот корифене, а она как следует его цапнула. После плавания мы услышали, будто корифены нападают на купальщиков и пожирают их. Это было не очень-то лестно для нас, ведь мы ежедневно купались среди корифен, однако они упорно нас избегали… Но они настоящие хищники, это точно, мы находили у них в желудке и кальмаров, и целиком проглоченных летучих рыб.

Вообще летучая рыба – любимое блюдо корифен; они, как бешеные, бросаются на все, что шевелится у поверхности, только бы не упустить лакомый кусок. Сколько раз бывало: выползешь, сонный, из каюты, сунешь зубную щетку в воду, и сразу весь сон долой – рыбина килограммов на пятнадцать выскакивает из-под плота и разочарованно тычется носом в щетину. Или сядешь с завтраком у борта – и вдруг тебя обдает фонтаном воды: это корифена исполнила свой любимый прыжок.