Так продолжалось больше двух недель. Даже когда посреди урока математики учительница вдруг сказала: «Виктор-Эмануэль, а у меня для тебя есть наклейка – поросёнок Пу́зик! Редчайший экземпляр!» – даже тогда Лоллипоп не дрогнул. А ведь Лоллипоп – страстный коллекционер поросят Пузиков разных размеров. И того, что учительница вертела перед носом, у него не было. Такого ни в одном магазине не достанешь.

В четверг, на третью неделю, на втором уроке во время чтения учительница сдалась. Читали сказку про Синюю Бороду. Лоллипоп ковырял в носу и глядел в окно. За окном ничего интересного не было. Только небо голубое с тремя белыми облачками. Но и в «Синей Бороде» ничего интересного не было. И тут вдруг учительница сказала:

– Лоллипоп, что ты уставился в окно? Читать надо, а не в носу ковырять, Лоллипоп!

С этого урока Лоллипоп – в школе – больше в носу не ковырял, из окон не пялился и читал вместе со всеми. А учительница всегда называла его «Лоллипоп». Она до того привыкла к «Лоллипопу», что даже директору на вопрос, всё ли ещё Виктор-Эмануэль лучший гимнаст, с жаром доказывала: в её классе никакого Виктора-Эмануэля нет.

Лоллипопу помогает «Лоллипоп»

Лоллипоп со многими дружил, но Друга у него не было. Лучшего Друга – не было. Исключая Смешанного Отто. Но Отто сильно за пятьдесят. Через год он уйдёт на пенсию. Конечно, без пяти минут пенсионеры и мальчишки могут прекрасно ладить, но порой это утомительно для обеих сторон. Отто хочется то бесконечно говорить, то бесконечно слушать. А Лоллипопу хочется – ну, к примеру, ручные тиски. Он машину мастерит, и без тисков тут не обойтись. Такие тиски можно по дешёвке достать у старьёвщиков, что для Смешанного Отто хуже каторги. Часами рыскать по закоулкам в поисках ручных тисков, ковыряться у каждого старьёвщика в огромных ящиках, доверху набитых хламом, – выматывающее занятие для без пяти минут пенсионера.

Ещё Смешанный Отто недолюбливает комиксы. От них у него голова идёт кру́гом. Он не отличает кружочков, обводящих речь героев, от кружочков с их мыслями, а дикарский клич «уби-уби-уби!» вовсе считает дружеским приветствием.

Когда Лоллипоп жаловался Смешанному Отто на маму, или на бабушку, или на сестру, Отто не всегда был на стороне Лоллипопа. А Лучший Друг? Был бы! Вот почему Лоллипоп мечтал о Лучшем Друге. Многие приятели Лоллипопа хотели занять это место, но Лоллипоп думал кое о ком другом. Совершенно о конкретном!

Каждый вечер, перед сном, Лоллипоп подходил к окну в кухне и глядел в него. Кухонное окно выходило во двор, а за двором был забор, а за забором ещё один двор, а за ним ещё один дом. С окнами кухонь и подъездов и с оконцами туалетов. Почти во всех окнах свет вечерами не горел. Но, когда Лоллипоп перед сном подходил к кухонному окну, в том доме, на втором этаже, у освещённого окна всегда стоял какой-то мальчик. Разглядеть его хорошенько Лоллипоп не мог. Но что ему лет восемь, и что у него светлые волосы, и что он довольно-таки худ – видно было.

Лоллипоп мечтал, чтобы этот мальчик стал его Лучшим Другом. Он – и никто другой! Только складывалось всё очень странно. Лоллипоп знал в округе всех ребят. А вот Лучшего Друга, кроме как у окна, не видел ни разу. Ни на улице, ни в школе, ни в парке. Ни даже в универмаге.

Лоллипоп частенько прохаживался около дома, где жил Друг. Даже в подъезд заходил и на второй этаж поднимался. На лестничной площадке он насчитал шесть квартир. Три явно не те – слишком далеко уходят вправо. Оставались: Хо́дина, Бунзл, Кро́нбергер.

Лоллипоп был не робкого десятка. Но так вот, запросто, взять да позвонить Ходинам, Бунзлам или Кронбергерам у него духу не хватало. Однажды он решился: была не была! Поднял руку, но… как из-под земли возникла кривоносая старуха с нижнего этажа. Делать ей, видно, было нечего, кроме как подслушивать да подглядывать. В другой раз Лоллипоп стоял под одной из дверей, держа указательный палец у самого звонка, и гадал по пуговицам на курточке: нажать – не нажать, нажать – не нажать.

И тут старая карга как выскочит к перилам, как заорёт на весь подъезд:

– Нечего шастать по чужим подъездам! А ну брысь отсюда живо!

Женщин с кривыми носами Лоллипоп предпочитал обходить стороной. Поэтому всякий раз пулей пролетал мимо старухи.

Смешанный Отто обещал помочь. К нему ведь заходили люди со всего района, и не один любил поболтать с ним.

– Лоллипоп, – сказал Отто, – завтра после уроков будешь знать всё.

Отто записал на бумажке: «Ходина, Бунзл, Кронбергер» – и сунул её под выставленные на прилавке ароматические таблетки для ванной.

На следующий день, сразу после занятий, Лоллипоп получил исчерпывающую информацию. Отто начал издалека:

– Госпожа Бре́ттшнайдер знает всё на свете, она-то и сказала, что Ходина – окружной судья, ныне на пенсии, шестьдесят семь лет, имеет таксу.

– А Бунзл? – не утерпел Лоллипоп.

– Про Бунзла я знаю от госпожи Зи́манек. Бунзл – кондуктор автобуса, женат, две дочери, у обеих косоглазие.

– Ну а Кронбергер? – Волнение Лоллипопа достигло предела.

– Хм, он самый и есть! – сказал Смешанный Отто и скрестил руки на груди.

Лоллипоп сел на мешок с картошкой, взял с полки зелёный леденец с мятным привкусом и с дрожью в голосе выдохнул:

– Отто, будь человеком, не тяни резину. Кто эти Кронбергеры?

– Они держат лавку «Яйца – птица», – промолвил Смешанный Отто, – ну а мальчика, о котором речь, звать То́мми!

Смешанный Отто любил говорить пространно, однако Лоллипоп благодаря своему фантастическому терпению постепенно, слово за слово, выведал, что Кронбергеры-старшие ежедневно в семь утра приходят вместе с Томми в яйце-птичью лавку и что Томми учится в школе неподалёку от неё. Вечером, часиков эдак в восемь, вещал Отто, родители с Томми возвращаются домой. А на выходные Кронбергеры выезжают за город: покупать деревенские яйца. Томми, ясное дело, всегда при них.

– А посему, – заключил Смешанный Отто, – посему его лишь вечером и можно увидеть у кухонного окна!

Лоллипоп порылся в телефонном справочнике и в разделе «Яйца – птица» обнаружил некоего Р. Кронбергера, Брунненгассе, 4.

– Семь трамвайных остановок, а там первый поворот направо, – подсказал Смешанный Отто.

В кассе городского транспорта Лоллипоп взял льготный детский билет. Проехал на трамвае семь остановок и свернул в первый переулок направо.

В дверь магазинчика «Яйца – птица» было вмонтировано музыкальное устройство. Повернёшь ручку, и оно исполнит: «Ты честность и верность блюди до конца…» За стеклянной витриной, где были выставлены и куриная печёнка, и утиные желудочки, и гусиные шейки, и цыплячьи почки, стоял мужчина в белом халате, густо забрызганном пятнами крови. Если Лоллипоп в жизни чего и не выносил, так это пятен крови на белом халате и птичьего духа. Его едва не вывернуло наизнанку. Он задержал дыхание и, глядя в пол, прошептал: