Book.

Но Эвелина сказала:

– «Солнечное затмение» с сиропом, пожалуйста!

Пришлось и Лоллипопу заказать «Солнечное затмение» с сиропом. До этого дня он понятия не имел, что подобное существует. «Солнечное затмение» – это ванильный кругляш, а на нём половинка персика, а сверху сбитые сливки, и по краям вишенки в красном соусе с ароматом ликёра.

«“Солнечное затмение” тоже ничего, но клубничный пломбир куда вкуснее, – думал Лоллипоп. – Да и есть его проще». Персик затвердел, а кругляш всё больше подтаивал. Персик кувыркался в сливках с мороженым, и пока Лоллипоп, обливаясь по́том, делил его на кусочки, мороженое капало через край на скатерть.

– «Солнечное затмение» – полный люкс, – выдохнула Эвелина.

И больше не проронила ни слова. Она в таком темпе работала ложкой, что на разговоры времени не оставалось. С каменным персиком она расправилась в мгновение ока. Видимо, она ела «Солнечное затмение» не в первый раз. Проглотив последнюю ложечку мороженого и слизнув последнюю каплю сливок с ободка вазочки, Эвелина допила красный сироп. Потом вскочила.

– Чао, Лолли, – проворковала она, – бегу, мамочка ждёт с обедом.

Не успел он ответить – её уж и след простыл. А Лоллипоп-то рассчитывал, что Эвелина сама заплатит за «Солнечное затмение» с сиропом. Ровно один шиллинг остался у него после расчёта с официанткой. А был только вторник, к тому же вчера он получил от мамы сверх нормы. Да ещё от бабушки на рисовальный набор. Лоллипоп затосковал.

Но, когда на другой день Эвелина одарила его взглядом фиалковых глаз и сказала, что он её славный-преславный зайчик и что она очень просит одолжить ей три шиллинга на новую линейку, Лоллипоп тут же отдал последний шиллинг, ещё два занял у Эгона и тоже отдал.

Так с тех пор и повелось. То Лоллипоп водил Эвелину в кондитерскую и покупал кулёк карамелек, то снова всплывало кафе-мороженое; потом ей понадобились деньги на общую тетрадь, потом на комиксы, потом на карандаши. Кстати говоря, завтраки, которые Лоллипоп приносил из дома, съедала она.

Через две недели Лоллипоп задолжал уже четырнадцати одноклассникам. На переменках только и слышалось: «Лоллипоп, когда денежки вернёшь?» Или: «Лоллипоп, если завтра же не отдашь, скажу твоей маме! Будь спок!»

Эвелина, конечно, всё это слышала, но она была девочкой либо страшно глупой, либо страшно подлой. Она продолжала тянуть из Лоллипопа мороженое, деньги, сладости. Когда он как-то сказал: «Не сердись, Эвелиночка, у меня сегодня, честно, ни полшиллинга!» – её глаза-фиалки превратились в узкие синие щёлочки, а голос стал звонким и сварливым.

– Что ж, придётся опять с Красавчиком Петером пойти, – отчеканила она звонко-сварливым голосом.

«Тогда я тебя больше не люблю», – говорил прищуренный взгляд. Лоллипоп ходил как потерянный. Посоветовался со Смешанным Отто. Отто сказал:

– Пусть пташка летит на все четыре стороны, она из тебя дойную корову сделала!

Спасибо за совет – это Лоллипоп и сам знал. Он ещё в своём уме.

А потом в один из дней, когда бабушка была у Гофштеттеров, сестра на уроке музыки, а Лоллипоп в кухне, случилось вот что. В дверь позвонили. Лоллипоп пошёл открывать. На площадке стоял Эгон с протянутой рукой. Сурово глядя исподлобья, он отрезал:

– Гони монету! С тебя двадцать четыре шиллинга. У мамы сегодня день рождения!

В «безбабушкинские» дни потрёпанный кошелёк всегда лежал на кухонном шкафчике. Утром бабушка начиняла его монетами, а Лоллипоп или сестра брали оттуда на покупки. А после засовывали чеки в боковой кармашек кошелька. Вечером бабушка подсчитывала остаток и чеки. Не было случая, чтобы она недосчиталась хоть одного гроша: Лоллипоп и сестра смотрели в оба, когда получали сдачу.

При виде Эгона, стоящего на пороге с протянутой рукой, Лоллипоп взял бабусин кошелёк, извлёк двадцать четыре шиллинга и сунул их Эгону. Эгон сказал:

– Порядок, мерси, давно бы так! – и смылся.

А Лоллипоп больше часу провёл в кухне, примостившись у шкафчика, на табуретке; он придумывал, как объяснить бабушке пропажу двадцати четырёх шиллингов. Это было сложно. Почти нереально! Бабушка как пить дать скажет: «Лоллипоп, на тебя денег не напасёшься!»

В этом месяце бабушка частенько дарила ему пятишиллинговики. И не только по воскресеньям. Поскольку умные мысли не приходили, то пошёл Лоллипоп к Смешанному Отто, где уселся на мешок с картошкой. Там ему думалось особенно хорошо. Так вот, сидя и размышляя, он наткнулся взглядом на чеки, лежащие на прилавке. Чеки были белые. Но Лоллипоп глядел на них через свой «Лоллипоп», и они казались светло-зелёными. Причём на светло-зелёных чеках были пробиты разные суммы. Ведь многие, уходя из магазина, чеки оставляют.

Лоллипоп слез с мешка, сгрёб чеки. На некоторых суммы были вполне приличные, на других не бог весть какие. Нашёлся и такой, где стояло:

14.30

3.20

6.50

____

24.00

Лоллипоп воспрял духом. Он выбросил чеки в мусорное ведро. Только один, на сумму 24.00, он положил в карман. А придя домой, достал его.

Около 14.30 он написал: набор для рисования.

Около 6.50 он написал: точилка.

Около 3.20 он написал: треугольник.

Потом вложил бумажку в боковое отделение старенького кошелька. Когда вечером бабушка считала деньги, приплюсовывая чеки, Лоллипоп глаз с неё не сводил. Его чеку она уделила внимания не больше, чем любому другому. У Лоллипопа камень с души упал.

Но упал недалеко. Потому что в школе стали поговаривать: Лоллипоп якобы вернул долг Эгону. Остальные принялись пуще прежнего наседать на него. А тут ещё Эвелина рассвирепела: во всей школе никто больше не давал Лоллипопу в долг.

– Что ж, нет так нет, – пропела Эвелина, сощурив глазки, – значит, Красавчик Петер опять будет ходить со мной в кондитерскую.

Эвелина не только заявила это. Но и осуществила. После занятий она уплыла – рука об руку – с Красавчиком Петером. Лоллипоп брёл домой в тоске и одиночестве.

Пару дней спустя тоска начала рассасываться, но Лоллипопу всё равно было скверно, потому как едва ли не каждый день раздавался звонок. На площадке стоял кто-нибудь из ребят с протянутой рукой: «Гони монету! Срочно! У мамы день рождения!»

Эгон научил ребят: «Надо к нему заявиться, он враз отдаст!» И Лоллипоп отдавал. Из старого кошелька. Теперь по вечерам бабушка обнаруживала престранные счета. 17 шилл. – стояло на одном, где рукой Лоллипопа было накорябано: «колбаса». Когда бабушке захотелось отведать семнадцатишиллинговой колбасы, Лоллипоп сказал, что колбаску он уже съел. Яблоки по 8.90 шилл. – тоже подъел. А 53 шиллинга, которые сапожник взял за смену каблука, возмутили маму до глубины души.