Мама чуть не заплакала, когда открыла дверь и увидела меня. Ей еще нужно было пришить рукава и воротник к какому-то пуловеру, но она махнула на это рукой и взялась печь в честь моего «возвращения на родину» бисквитный рулет.
Карли, бессовестная, объявила, что она выиграла наше пари. Хотя мы, во-первых, вовсе и не спорили, а во-вторых, я пришел добровольно, мама не тащила меня домой силой.
А Шустрик изо всех сил старается стать мне пристойным соседом. По комнате он ходит на цыпочках. Только умудряется при этом опрокинуть большую банку со стеклянными шариками. А когда ему удается провести тихо целых две минуты, он гордо объявляет:
— Смотри, ради тебя я молчал целый час.
Мама обещала подарить мне на день рожденья роликовые коньки. Но на самом-то деле они мне просто вообще не нужны. Там, где мы теперь живем, перед домом на роликах не покатаешься. Там ходит слишком много людей и ездит слишком много машин. И парка, где можно покататься, поблизости нет. В том парке, который есть, дорожки посыпаны гравием. Само собой, мне просто вообще не нравится здесь жить! Во всем огромном доме нет ни одного ребенка. А детей, которые живут в соседних домах, я не знаю. И не знаю, как с ними познакомиться. Они не играют перед своими домами, как там, где мы жили раньше.
В соседнем доме есть один мальчик моего возраста. Я видел его пару раз на улице, он мне понравился. Но он прошел мимо, а на меня даже не посмотрел. Карли сказала, что мне нужно написать записку и повесить ее в соседнем доме у входа. Написать надо так:
Карли при этом так по-дурацки ухмылялась, что я догадался: про записку она говорила не всерьез.
Я здесь знаком только с одной собакой. Она всегда бегает по нашему переулку. Без поводка. Кто ее хозяин, я не знаю. Мама сказала, что собаку гладить нельзя, она может меня покусать. Но она наверняка не покусает, она уже издалека начинает вилять хвостом, завидев меня.
Самое противное в новой квартире то, что она очень далеко от моей школы. Мне приходится ездить на двух трамваях. Сначала на одном, потом на другом. Карли со мной по дороге, и мы ездим вместе. Но по утрам она всегда не в духе и твердит, что из-за меня опаздывает. Потому что на пересадке я не могу быстро добежать до другого трамвая. Вообще-то я могу бежать даже быстрее Карли, только вокруг всегда очень много людей, и они загораживают мне дорогу.
А еще Карли плохо обо мне говорит! Недавно мы пересаживались с трамвая на трамвай и встретили ее одноклассницу. Она очень милая и добрая. Она сказала Карли:
— У тебя такой прелестный братишка!
— Прелестный? — ответила Карли. — Могу одолжить тебе этого прелестного на недельку, потом окажешься или убийцей, или самоубийцей.
И Ани тоже не лучше. Теперь он снова живет у нас. Мама попросила меня вести себя тихо, когда Ани дома, и не мешать ему. Я очень стараюсь, но он вечно недоволен. Если мне совсем немножко хочется с ним поговорить, он сразу начинает ругаться и требовать, чтоб я замолчал.
А чтобы не брать меня с собой в школу — ему со мной тоже по дороге, — он уходит из дома на пятнадцать минут раньше.
Карли жалуется маме, что Ани всегда «отлынивает» и я все время «вишу у нее на шее». Но теперь они оба мне не нужны! Я могу и один доехать до школы. Я доказал это вчера.
Дело было так: утром, когда я встал, Ани и Карли еще спали. Я подумал: «Отлично, теперь ванная в моем распоряжении, и никто не прогонит меня от раковины».
Потом я умылся и почистил зубы, а они все еще были в кроватях. Я пошел к Карли и тянул ее за ногу, пока она не проснулась.
— Вставай сейчас же, — сказал я ей, — а то в школу опоздаем.
Она повернулась на другой бок и пробормотала:
— Оставь меня в покое, мне сегодня в школу не надо!
Тогда я побежал к Ани и стал тормошить его. Ани в последнее время просто вообще слегка спятил.
Уже который день притаскивает в нашу комнату всякие странные вещи. Доски, веревки, рейки и палки, одеяла и куски картона. Приволок даже старый пляжный зонт вместе с подставкой, который стоял во дворе у мусорных баков. В стене вокруг кровати Ани проделал дрелью дырки. В некоторые дырки он ввинтил крючья. Только он не говорит мне, что же из всего этого получится.
Ани я растормошил, но он сказал, чтоб я убирался вон. Сегодня ему тоже не надо в школу. Там сегодня учительская конференция.
Потом я пошел в мамину комнату. Мама уже сидела за рабочим столиком, пришивая к пуловеру воротник. Она сказала, что ей нужно торопиться. Заказчица придет за пуловером в девять часов, как только магазин откроется. И если мама не успеет, эта дама устроит скандал.
Мама все-таки хотела отвезти меня в школу на машине. Но тогда бы она не закончила пуловер. Я сказал, что и один доеду. Потому что уже четыре недели тренировался вместе с Карли. Я пообещал маме, что буду очень-очень внимательным.
— Я найду дорогу даже во сне, — сказал я.
У подъезда мне встретилась знакомая собака. Я вынул из портфеля школьный завтрак. Жалко, что мама дала мне бутерброд с сыром. Собаки обычно равнодушны к сыру, они больше любят колбасу. Я положил бутерброд возле двери. Чтобы никто не видел, как я кормлю собаку своим завтраком.
Однажды какая-то старуха заругалась на меня и сказала, что так делать грешно. Почему грешно, я не знаю. Съела ли собака бутерброд, я тоже не знаю. Днем там уже ничего не было. Но ведь бутерброд могла выкинуть и дворничиха.
Я остался без завтрака и пошел в булочную купить рогалик. Там мне пришлось ждать целую вечность, потому что взрослые всегда норовят оттеснить детей назад, а сами лезут вперед. Когда я наконец купил рогалик, было уже полвосьмого. Я пулей помчался к остановке, потому что трамвай как раз подъезжал. Я влез в него и стал около дверей, чтобы не пропустить остановку, на которой мне выходить. И не пропустил! Вышел и спустился по эскалатору вниз, а потом снова поднялся наверх, к остановке трамвая № 1.
Я, конечно, знаю, что на этой остановке останавливается не только 1-й, но и 44-й. Такая остановка называется сдвоенной. Но я об этом забыл, потому что торопился в школу и обрадовался, что на остановке уже ждет какой-то трамвай. Я сел в него, а вместе со мной вошло еще много людей, все они были гораздо больше меня, и поэтому я не увидел, что это 44-й!