«Могу я составить компанию?» Ник покачал головой. «Ты надолго?»

«Нет, минут на пятнадцать», — сказал Ник. «Без дураков?» «Без дураков!»

И он вышел из кухни. Через кухонную дверь мне было видно, как он направился в чулан. Оттуда он вернулся с детским рюкзаком. Открыл тумбочку под раковиной и набил рюкзак проросшей картошкой. На меня он не смотрел. Я делал вид, будто тоже его не замечаю. Затем Ник с рюкзаком из кухни вышел. И дверь за собою плотно прикрыл. Я не двигался с места. Я ждал. Сначала все было тихо. Примерно через минуту в прихожей что-то скрипнуло: колеса от кукольной колясочки. А потом раздался жалобный голос Огурцаря: «Этва мы не хахочем! Мы не хахочем этва! Хахочем остоловаться здесь!» И голос Ника: «Так, к сожалению, не получится!» Я выглянул в окно. На улице была сплошная темень. Только освещенное кухонное окно отбрасывало гигантскую светлую тень на усыпанную гравием дорожку. Через пятно света прошел Ник, толкая перед собой колясочку. В ней с короной на голове и с детским рюкзаком за спиной сидел король Куми-Ори.

Ник пересек светлый квадрат и исчез в темноте. Я остался сидеть у окна. Я ждал, каждую секунду поглядывая на часы. Через пятнадцать минут ровно Ник с колясочкой возник в светлом квадрате. Теперь колясочка была пустая.

Я запер за Ником дверь. Хоть я и решил не задавать ему никаких вопросов, но не удержался: «Куда ты его сплавил?»

Ник тихо сказал: «Он вылезать не желал. Он не понял, что мы его больше не хотим. Он был злой и ругался. Я его высадил у одного подвального окошка. Из него пахло плесенью. Он там наверняка приживется. После я сразу домой побежал!»

Я восхищенно посмотрел на Ника. Тут я заметил, что у него вся правая щека разодрана. «Он меня саданул, когда я вытаскивал его из коляски», — объяснил Ник.

Я чуть было не сказал Нику: «Ники, рики, две клубники», но понял, что Ник из этого уже вырос. Поэтому я сказал: «Ну ладно. По кроватям!»

ПОСЛЕСЛОВИЕ

На тот случай, если это кому-нибудь интересно: папа абсолютно здоров. Иногда у него, правда разбаливается голова. Как раз сейчас он сидит в гостиной, спорит с дедом о том, чья газета лучше. Он уже вышел на работу. Директор фирмы объявил ему благодарность: ведь только после происшествия с папой всем стало ясно, какой адский бич эти крысы. Так что в самый последний момент удалось спасти наиболее важные архивные дела.

Было ли у папы действительно сотрясение мозга, для меня вопрос. Лично я в это не верю. Знаю четко лишь одно: папа без всякого напряжения может вспомнить абсолютно все. Он только делает вид, что ничего не знает. Потому что ему это неприятно. Но я за ним наблюдал. В первый же день, когда ему разрешили вставать, он в своей комнате все вверх дном перевернул. Все полочки в шкафу выдвинул, все дверцы пооткрывал, под кровать заглядывал. И возбужденно бормотал: «Где этот подлый обманщик? Где мошенник? Я еще доберусь до него!»

Тут мне папу стало жалко. Я сказал, будто не ему, а так, высматривая что-то из окна: «Ник оттаранил Огурцаря из дома! Раз и навсегда!»

Папа промолчал… Он только глубоко-глубоко вздохнул и снова лег в постель. А потом он заснул.

Глава шестнадцатая, запоследняя, не предусмотренная ни периодизацией учителя немецкого, ни самим автором

Знаю точно: ребята частенько проскакивают мимо предисловия, чтобы, как говорится, «не перебить аппетит». А некоторые начинают читать книгу с середины и даже с конца. Поэтому-то я и решил написать запоследнюю главу. Не исключено, мое послесловие для кого-нибудь обернется предисловием!

Вы, наверное, знаете (не только из предисловий), что в литературу приходят разными путями. Скажем, среди сегодняшних писателей очень много бывших инженеров, моряков, учителей, рабочих, ученых, врачей, геологов.

А вот Кристине Нёстлингер, автор прочитанной вами повести, в прошлом — художница. С самого детства ей страшно (Вольфи непременно сказал бы адски) хотелось рисовать. Очевидно, у нее были способности: девочке из рабочей семьи в Австрии не так-то просто поступить в Венскую Академию Художеств. Она поступила! Кто знает, как сложилась бы судьба молодого графика, если б в один прекрасный день (я убежден, что он действительно был прекрасным) Кристине не решилась НАРИСОВАТЬ книжку для детей. Ну, а потом придумать к картинкам какой-нибудь текст. Так возникла первая ее книга. За ней вторая, третья… Но как-то в один, еще более прекрасный день (не сомневаюсь, что он и впрямь был еще более прекрасным) Кристине Нёстлингер перелистала свои творения, лукаво подмигнула двум дочкам-школьницам и сказала: «Хватит! Лучше хорошо писать, чем плохо рисовать!»

Она очень старалась сдержать слово — почти каждая новая книга, выходившая из-под ее пера, получалась лучше предыдущей. Вскоре молодая австрийская писательница получила несколько крупных литературных премий за свое творчество. Ее книги перевели на многие языки. Сейчас о Нёстлингер говорят, что она «признанный художник, определяющий уровень немецкоязычной детской литературы».

…Самое время вернуться в дом Хогельманов. Что же там все-таки произошло? На первый взгляд — полная ясность: стоило появиться Огурцарю, как из-за него «все пошло наперекосяк», начались ссоры; если бы случайно не выяснилось, что «тыква-мыква» водит за нос главу семейства, еще не известно, какой оборот приняло бы дело в дальнейшем.

Но когда хорошенько подумаешь — а книга, безусловно, дает к этому повод, — то все выглядит совершенно иначе! Не семья попадает в полосу раздоров и всяческих напастей с появлением Огурцаря, а Огурцарь возникает потому, что, выражаясь его языком, «времена назверели». Дети выросли, что-то в их отношениях со взрослыми сломалось. Ушло понимание.

Папе Хогельману «не по нутру», что у его детей «свои взгляды, желание быть самостоятельными». Нет, не зря добрый и проницательный дед, размышляя о сыне, грустно вздыхал: «Что же я упустил в его воспитании?» Типичный обыватель, прижимистый, угодливый перед всяким начальством и людьми «с положением», папа любит всласть покомандовать в собственном доме. Прямо скажу, ведет он себя как самодур и деспот, глухой к заботам повзрослевших детей.

Конфликтная ситуация назревала давно. Только где-то внутри, подспудно. Не удивительно, что Огурцарь приковылял из глубокого подполья. Он — зримое и довольно несимпатичное воплощение семейных неурядиц.

В химии есть такое понятие — «катализатор». В словаре иностранных слов о нем так сказано: «Катализаторы — вещества, которые изменяют скорость химических реакций одним своим присутствием, сами же не изменяются». Куми-Ори и явился катализатором, ускорившим очищающее выяснение отношении после затянувшегося тягостного периода притворств и замалчиваний. Все члены семьи как бы переболели неизвестной болезнью. Не скарлатиной, не гриппом, даже не корью — куми-орью! И наконец-то облегченно вздохнули. А папа впервые за много дней спокойно заснул.