Вскоре выяснилось, что городская культура не может быть создана повелением властей. Русские города развивались медленно, потому что ничтожно мал был объем торговли: еще в середине XIX столетия примерно из тысячи поселений, отнесенных к разряду городов, в 878 насчитывалось менее 10 тысяч жителей в каждом, и лишь в двух свыше 150 тысяч. В последние десятилетия существования старого порядка большинство городского населения России составляли крестьяне-коробейники и люди, занятые поиском хоть какой-нибудь работы. Русские города кишели пришельцами из деревни, не имевшими ни узаконенного статуса городских жителей, ни постоянного занятия: около 1900 года почти две трети обитателей двух крупнейших городов России, Санкт-Петербурга и Москвы, были крестьянами с временным видом на жительство.
Обладание частной собственностью на имущество, отличное от земли, поощрялось законами, которые были приняты в середине XVIII века под влиянием учения физиократов. Это привело к отмене множества действовавших со времен Петра Великого государственных монополий на промышленное производство и торговлю. В 1762 году Петр III устранил большинство ограничений на торговлю, включая и составлявшую царскую прерогативу торговлю хлебом. В 1762 и повторно в 1775 году Екатерина II сняла запреты на нелицензированное промышленное производство, разрешив своим подданным всех сословий основывать фабрики. Более всего от этих мер выиграли дворяне, использовавшие свое положение людей, свободных от налогообложения и имеющих доступ к рабочей силе крепостных (обладание которыми стало их исключительной привилегией), чтобы заняться промышленным производством и коммерцией. Вскоре бóльшая часть промышленных производств России сосредоточилась в деревне, в дворянских имениях или по соседству с ними. Крепостные также кое-что выиграли от новых экономических свобод, потому что в расчете на более высокие барыши помещики поощряли их браться за работы, отличные от сельскохозяйственного труда. В первой половине XIX века некоторые секторы российской промышленности, как и розничной торговли, оказались в руках крепостных. Иные из них стали миллионерами. С точки зрения закона предприниматели, находившиеся в крепостной неволе, не имели никакой гарантии своих прав собственности: помещики могли забрать и порой действительно забирали себе их имущество. Но такое происходило лишь в исключительных случаях. В целом же законы, передавшие промышленность и торговлю в частные руки, стимулировали развитие в России частной собственности, хотя наибольшая выгода от этого досталась не городскому среднему классу, а помещику и крестьянину.
Следующим шагом на пути разложения вотчинного режима было давно ставшее необходимостью отделение коронной собственности от государственной. Традиционно в России то и другое воспринималось как нечто единое: налоговые поступления и доходы от государственных земель сливались вместе и расходовались по мере надобности – будь то на вооруженные силы или на содержание двора. С такой, присущей средневековому способу правления, системой в Англии было покончено при короле Генрихе VIII между 1530 и 1542 годом, когда по-домашнему устроенное хозяйствование уступило место деятельности государственных управляющих-бюрократов. В соседней с Россией Польше доходы короля и королевства были разделены в 1590 году. В России такой раздел состоялся лишь двумя веками позднее. В 1797 году Павел I передал коронные земли в ведение особого учреждения – департамента уделов. Члены императорской фамилии, обладавшие правами наследования престола, получали доходы из государственной казны, прочие содержались за счет дворцовых земель.
* * *
До середины XIX века русское крестьянство распадалось на две большие группы – крестьян государственных и владельческих. Те и другие платили подушную подать и поставляли рекрутов в армию. Те и другие обязаны были также предоставлять государству средства передвижения и фураж, перевозить почту, брать на постой войска и следить за состоянием дорог и мостов. Ни те, ни другие не владели землей, на которой они работали: государственные крестьяне обрабатывали землю, принадлежавшую либо государству, либо царскому дому, крепостные – землю своих хозяев. По численности эти две группы были приблизительно равны.
Обремененные множеством одинаковых повинностей, государственные и дворцовые крестьяне находились все же в несколько лучшем положении, потому что, оставаясь такими же крепостными правительства и его чиновников, они жили и работали, не подвергаясь неусыпному надзору помещика и его приказчиков. Они имели также возможность пользоваться преимуществами, которые давало особое положение их хозяина – царствуюшего дома. После 1800 года, под влиянием распространившихся на Западе настроений в пользу отмены крепостной зависимости, она и в глазах верхушки российского общества предстала злом, дни которого сочтены. Но в тех же высших кругах утвердилось мнение, что спешить со столь крутой мерой, как отмена крепостного права, не следует. Сохранение крестьян в крепостной неволе считалось важным для безопасности и стабильности страны, поскольку от него зависело благополучие дворянства, опоры монархии. Считалось, что крепостные не были готовы к обретению свободы. Поэтому вопрос об отмене крепостного права царское правительство откладывало на неопределенное будущее, а пока направляло силы на то, чтобы облегчать долю государственных и дворцовых крестьян.
В первой половине XIX века царизм шаг за шагом расширял гражданские и экономические права этих двух групп крестьянства. В 1837 году Николай I учредил министерство государственных имуществ во главе с графом Павлом Киселевым, перед которым была поставлена задача улучшить положение государственных крестьян и, тем самым, подать пример помещикам-крепостникам. К 1850 году государственные крестьяне имели возможность покупать и наследовать землю, а также вступать в договорные отношения. Лишить собственности их можно было не иначе, как по суду. Эти меры могли послужить образцом для последовавшего в 1861 году манифеста об освобождении владельческих крепостных. Тем не менее, общинные земли, на которых работали государственные и дворцовые крестьяне, не попадали в их собственность до 1886 года, когда уплачиваемая с этих земель рента была обращена в выкупные платежи; до этого времени они, как сказано в одной ученой книге, оставались «постоянными держателями государственной земли».
В первой половине XIX столетия в отношении царской власти к крестьянам, находившимся в крепостной неволе у дворян-помещиков, произошел сдвиг. И Александр I, и Николай I кое-что сделали для того, чтобы улучшить их правовое и экономическое положение. Но то были весьма робкие шаги, ибо считалось, что более решительные действия грозят подорвать общественную и политическую стабильность. Тем не менее, четко обозначилось, что в конечном счете дело движется к освобождению крепостных. Вскоре после восшествия на престол, Александр I прекратил раздачу помещикам государственных крестьян, чем широко занимались его отец Павел I и бабка Екатерина II. Вследствие этого доля крепостных в населении, которая начала падать уже в середине XVIII века, теперь стала сокращаться еще быстрее. Изданный в 1803 году Закон о вольных хлебопашцах разрешил помещикам отпускать крепостных на волю при условии, что при этом крестьяне получат и права на обрабатываемый ими земельный участок. Не многие помещики воспользовались этим законом, но он установил два важных принципа: что крестьян следует освобождать с землей, и что по выплате помещику соответствующего возмещения эта земля становится их собственностью. В результате к 1858 году в России было уже 268 тысяч крестьян-землевладельцев, имевших в собственности 1,1 миллиона гектаров земли.