– То и случилось, – ледяным тоном ответил он и, с трудом сдерживая гнев, бросил ей газету. – Благодаря тебе случилось.
Зоя взяла газету дрожащими пальцами. С замирающим сердцем она посмотрела на первую страницу, и ее как громом поразил крикливый заголовок, обещающий рассказ о ее личной жизни. Она посмотрела на свои фото, которые накануне позволила сделать, и старые снимки Дана, после этого на слабеющих ногах доковыляла до кровати и, когда колени ее готовы были вот-вот подогнуться, рухнула на матрац.
Каким-то образом она заставила себя пробежать глазами первую страницу, а потом четвертую и пятую, где размещалось продолжение статьи.
И с каждым прочитанным словом она холодела, приходила в смятение, ее пульс делался неровным, потому что, о боже, там было все, абсолютно все. То, что она рассказывала Лиззи, которая казалась такой заинтересованной и дружелюбной, – с самыми пикантными деталями. Как ее травили и заставляли страдать в школе, имена ее мучительниц и что она о них думает. При каких обстоятельствах они с Даном познакомились, и об их якобы помолвке. Его правило трех свиданий и соглашение о конфиденциальности между ними. Его роман с Натали – хотя, слава богу, она ничего не рассказала об аборте, – и его отношение к матери и теткам.
Почему-то ей было наплевать, что там понаписано о ней самой. Наплевать, какой урон понесет ее с Лили репутация или их бизнес, хотя после она об этом призадумается. А вызывало тревогу лишь переложение ее рассказов о Дане.
Разоткровенничалась она отнюдь не из-за неосмотрительности. Лиззи словно гипнотизировала ее каждым вопросом, вроде просто дружеским, как Зое тогда казалось. Эта якобы родственница Дана очень искусно и последовательно выуживала из нее нужные, подчас весьма интимные нюансы.
Зоя делала то, что клялась себе никогда не делать. Прилюдно целовалась и болтала.
Она испытывала стыд оттого, что натворила, ее прошиб холодный пот.
– Дан, я… – начала она, не имея представления, что скажет дальше и даже как ей сформулировать извинения.
– Как ты могла? – прервал он ее таким ледяным тоном, что она содрогнулась.
– Я не хотела, чтобы так получилось, – пробормотала Зоя, ощущая досаду, потому что прозвучали ее слова совершенно неубедительно и даже нелепо.
– Ты что, совсем наивная дурочка?
– Я просто… ну, она казалась такой приятной, заинтересованной и задавала столько вопросов, и… – Она замолкла, не в силах смотреть ему в глаза, не в силах вообще на него смотреть, настолько ей было стыдно.
– Конечно, ее очень все интересовало, – промолвил Дан ужасающе ровным голосом, хотя внутри кипел от ярости. – Конечно, она задавала вопросы. Долбаная журналистка.
– Но я этого не знала. – Зою охватило отчаяние, потому что все было плохо, очень плохо, и непонятно, как ей теперь быть. – Она представилась твоей троюродной сестрой.
– Троюродной сестрой? И ты ей поверила?
– У меня не было причин не верить. – Хотя о самой Зое вопросов было не очень много, не так ли?
– Она заявилась туда, чтобы написать о свадьбе для одного желтого журнальчика. Как же ты не догадалась?
Зоя истерично хохотнула:
– Ну ты же знаешь, как я плохо разбираюсь в людях.
На несколько секунд повисла тишина. Столь абсолютная, что Зоя слышала шелест листьев за окном. Стук своего сердца. Тяжелое дыхание Дана, словно пытающегося освободиться от сковывавшего его напряжения. Тишина столь долгая, что Зое почудилась его потребность в защите. В ее извинениях, и, возможно, тогда он простит ее за глупость и легкомыслие.
И она рискнула взглянуть на него, вся трепеща от страха, и увидела, что он не нуждается ни в ее защите, ни в ее извинениях, ни в каких-то других действиях и словах, потому что глаза его сверкали, жилка на шее пульсировала и весь он пылал от ярости.
– Плохо разбираешься в людях? – спросил он, едва не взрываясь от гнева. – Плохо разбираешься? Ты так извиняешься за то, что натворила?
Зоя вскочила и сосредоточилась, размышляя, как лучше ответить.
– Нет, конечно нет, – быстро проговорила она, впадая в панику от осознания, что ничего лучше придумать не смогла. – Это не просто извинение.
– Да какое уж там извинение! – рыкнул он. – Ведь тебе прекрасно известно, что газетчики за мной охотятся. И ты знаешь, на какие уловки они готовы, лишь бы заполучить хоть крохи информации, а ты выложила им все. Как на блюдечке.
Ей оставалось только и дальше выражать сожаление, смириться с его яростью и обвинениями и ждать, когда он немного успокоится. Надеяться, что это хоть когда-то произойдет. Надеяться, что не все кончено, потому что ничего не исправить.
– Если бы я только знала, что она журналистка! – У Зои комок в горле застрял оттого, что она, может быть, все разрушила. – Я бы тут же сказала ей «до свидания». Ты должен мне поверить.
– Я – должен? С какой стати? Неужели ты не могла хоть на секунду остановиться и задуматься над тем, что делаешь?
– Нет.
– Почему, черт возьми, нет?
– Я растерялась. – От лавины впечатлений и медоточивых речей она совсем потеряла голову.
– Но зачем? Какую пользу ты хотела извлечь?
У нее челюсть отвисла, и никаких объяснений своей растерянности она придумать не могла.
– Да какая может быть польза?
– Не знаю. Деньги?
– У меня их достаточно. И я не делала это осознанно.
Он поворошил рукой волосы и сузил глаза:
– Да я и не думаю, что осознанно, ты не настолько глупа, и прости меня, если ошибся, но у нас ведь было соглашение о конфиденциальности?
Зоя побледнела, и у нее во рту пересохло.
– Что ты имеешь в виду?
– Соглашение, которое ты подписала. И нарушила каждое его слово.
– Ну и что ты теперь планируешь делать? – Каждая ее клеточка наполнилась ужасом, ведь в случае судебного разбирательства она потеряет все и Лили потеряет все.
– Я дам тебе знать.
Она шагнула к нему, и ее охватила паника, когда он отстранился.
– Послушай, Дан, – почти взмолилась она, – я совершила ошибку, прости. Ужасную ошибку. Если можно как-то это исправить, сделаю все от меня зависящее. Извинюсь перед Натали. Поговорю с твоей матерью. С твоими тетушками. И еще что угодно.
Дан лишь недоверчиво на нее смотрел.
– От тебя же можно ждать чего угодно. И ты полагаешь, что я надеюсь на какую-то твою помощь? Как бы от нее только хуже не стало.
– Ну что я могу сделать?
– Ничего.
Холодное слово поразило ее словно громом.
– Совершенно ничего? – спросила она, не в силах поверить, что между ними все кончено.