– Потому что я что?
– Давишь на меня.
– Я пытаюсь поддержать тебя. Я слушаю. Даю тебе возможность выпустить пар. Какое же это давление?
– Ты меня намеренно накручиваешь.
– Может быть, потому, что я знаю, что делать с тобой, когда ты злишься. Я чувствовал себя абсолютно бессильным, когда ты была расстроена. Я никогда не видел тебя такой раньше.
И будь она проклята, но он никогда не увидит ее такой снова. Ее грудь вздымалась под чувственным шелком. И замешательство постепенно проходило.
– Но этот огонь в твоих глазах и резкие, острые слова… Вот это мне знакомо. – Он обнял ее одной рукой и прижал крепче к себе. – Это и то чувство, которое я испытываю, видя твое возбуждение. – Он взял ее руку и прижал к своей груди слева. Его сердце дико билось у нее под ладонью. – Чувствуешь это? Вот что ты делаешь со мной. Поэтому, пожалуйста, не говори мне, что ты не привлекаешь меня.
Она отстранилась от него, насколько это было возможно в его объятиях. Посмотрела на него с опаской.
– Ты просто злишься, – пробормотала она.
– Женщина, ты понятия не имеешь, о чем говоришь. – Затем он отпустил ее, повернулся и подошел к окну. – Одри, ты меня убиваешь. Ты так многого в себе не ценишь. Просто не видишь этого. – Он сунул обе руки в карманы, словно пытаясь удержать себя от соблазна вновь потянуться к ней. – А я сижу здесь каждое проклятое Рождество, мечтая о тебе и задаваясь вопросом, заметишь ли ты знаки, поймешь ли их, имеешь ли ты хоть малейшее понятие, как сильно ты меня волнуешь.
Наступила тяжелая тишина. Но его эмоциональной речи было достаточно, чтобы смысл сказанного наконец дошел до Одри.
Он не шутил. Он был на самом деле влюблен в нее.
Что, черт возьми, ей сейчас с этим делать?
– Мне очень жаль, Оливер.
Он повернулся к ней, злости как не бывало.
– Я не хотел услышать твои извинения. Я злюсь из-за тебя, а не на тебя. Все случившееся в твоей жизни привело к тому, что ты абсолютно не веришь в себя, несмотря на всю твою удивительную сущность. И я злюсь на себя за то, что, несмотря на все, что говорит мне мой рассудок, несмотря на полное отсутствие сигналов с твоей стороны, мое тело просто отказывается понимать это.
Ее грудь стянуло невидимыми ремнями.
Нет, он не злился. Ему было больно.
Очень.
– Ты никогда не подавал виду.
– Если я в чем и хорош, так это в умении управлять своими низменными инстинктами.
Она облизала губы и слегка покусывала их какое-то время. Это был Оливер – мужчина, которого она любила и уважала. Мужчина, от которого она многие годы скрывала любые неприличные, неподобающие мысли. И вот он говорит ей, что влечение было взаимным.
– Какие сигналы… – начала было она.
Он поднял руку, чтобы остановить ее:
– Я понимаю, Одри…
– Нет, не понимаешь. Я имела в виду, как я могла посылать тебе сигналы, когда я была замужем и знала, насколько серьезно ты относишься к верности? Прежде всего я не хотела, чтобы ты думал обо мне плохо.
Он уставился на нее:
– Почему бы я стал думать о тебе плохо?
– Если бы ты только мог проникнуть в мою голову и прочитать мои мысли, когда мы были вместе.
Или когда она была одна.
Он и до этого стоял неподвижно, но теперь тело, казалось, просто вросло.
– О чем ты говоришь? – спросил он настороженно.
– Я говорю, что отсутствие сигналов всего лишь отражало мою сильную потребность в твоем одобрении. – Она сделала глубокий вдох. – А не мои фактические чувства.
Досада в его взгляде рассеялась, доведенная до кипения и выпаренная желанием, которое овладело им. Но все же он не двигался.
– Ты больше не замужем, – пробормотал Оливер. – И я вряд ли в состоянии осудить тебя, учитывая некоторые из моих фантазий, когда ты еще была невестой моего лучшего друга.
Одри с трудом могла дышать.
Он был прав. Сейчас их ничто не могло остановить. Блейка больше не было, как и лояльности, которую она испытывала к нему до момента откровения – когда узнала о его неверности. Оливер ни с кем не встречался. Она ни с кем не встречалась. Они оба были здесь, в этом удивительном, уединенном месте. И она не увидит его в течение следующих двенадцати месяцев.
И никто не узнает, кроме них.
В мире не осталось больше ни одной причины, способной помешать ей преодолеть пространство между ними и обвить руками шею Оливера Хармера, о чем она мечтала многие годы.
И эта свобода была до смерти пугающей.
Вместо этого Одри подошла к окну и посмотрела на открывающийся из него вид: все те миллионы людей внизу занимались своими делами, не обращая внимания на страдания на верхнем этаже одного из сотен небоскребов, украшающих бухту.
– Тебе все это кажется странным? – пробормотал он у нее за спиной.
Прямо за ней.
Он читал ее как книгу. Никто не знал ее так хорошо, как этот мужчина, которого она видела только один раз в год. Одри улыбнулась:
– Определенно.
Она чувствовала его позади себя – тепло, исходящее от него, но не касавшееся ее. Просто… дразнящее. Мучившее. Соблазнявшее.
– Мы все те же самые люди, – прошептал он у нее за спиной.
Именно это делало все таким странным. Но и таким исключительно интересным. О чем говорил ее ускорившийся пульс.
– Но ты должна этого хотеть, – выдохнул он. – И ты должна обдумать это. Мне нужно, чтобы ты приняла сознательное решение.
– Ты хочешь, чтобы я сделала первый шаг?
– Я хочу, чтобы ты была уверена. – Его слова щекотали ей ухо.
Она оперлась руками об оконное стекло, ее горячие ладони мгновенно оставили влажные отпечатки на прохладной поверхности.
– Что, если я ни на что не способна? – Она ненавидела свой неожиданно тонкий голосок.
Смех Оливера, прогрохотавший у него в груди, казался таким густым, что его хотелось потрогать.
– Одри, я даже не прикасаюсь к тебе, а у тебя уже получается.
Он навис над ней, перенес вес тела вперед, прижав ее к окну, и тугая напряженность в его теле придала его словам правдивость. От этого контраста – холодное стекло впереди и его большое горячее тело за спиной – дыхание задрожало у нее в горле.
– Позволь мне показать тебе.
Ловким движением он убрал ей волосы с лица. И именно это убедило ее.
Его большие, загорелые, уверенные пальцы…
Они дрожали как осиновые листья.
Ее глаза затрепетали под закрытыми веками, и она отогнала все сомнения, страхи и вопросы из головы и просто позволила себе чувствовать. Как только она откинула голову, обнажая свою шею над изящным воротником платья, Оливер коснулся губами ее кожи.