Барабанщица идею одобрила. И потому сегодня утром они на автобусе отправились на Истру.
Когда они подошли к воротам, Рат внезапно остановился.
– Дальше, Даниил, ты пойдешь один.
– Да он же там ничего не знает, – удивился Гаджет.
– А это не важно, – ответил Рат, – посмотрит и узнает.
– Та-ак, – понимающе протянул Гаджет, – не доверяем, значит.
– И себе тоже? – прищурился Рат. И когда Гаджет не нашелся, что ответить, кивнул Даньке: – Иди, Даниил, – после чего повернулся к Гаджету и, улыбнувшись, заговорил: – Понимаешь, Борис, я совершенно уверен, что сейчас ты совершенно честен и просто не способен ни на какое предательство. Только, пойми, в жизни может произойти всякое.
– Что, например? – окрысился Гаджет, который уже понял, что этим «И себе тоже?» Рат его уел.
– Например... – Рат на мгновение задумался, а затем вздохнул, будто знал, что должен сказать нечто очень неприятное, не имел возможности от этого уклониться, – Даниил может умереть.
– Что?
– И Маша тоже, – все так же спокойно и грустно продолжил Рат.
– Ты чего такое говоришь? – испуганно переспросил Гаджет. – Почему? За что?
– Потому, что вы пока еще совершенно не властны над своей жизнью и смертью, – серьезно ответил Рат.
– То есть как это не властны? – Гаджет непонимающе уставился на него.
– Так. Вы не можете определить, когда, где и почему умрете.
– А что, кто-то может?
Рат кивнул.
– Ну, например? – недоверчиво прищурился Гаджет.
– Например, я, – серьезно ответил Рат.
– Ты? – Гаджет озадаченно уставился на Рата, потом нервно хмыкнул: – Не, я понимаю, руками-ногами ты машешь классно, но вот, к примеру, если снайпер...
Рат вздохнул, качнул головой и пробормотал:
– Наверное, я слишком тороплюсь...
– Чего? – не понял Гаджет.
– Ничего, – вновь качнул головой Рат, – давай пока не будем об этом. Я просто хотел сказать, что все может измениться, уйдут те, перед кем ты должен... скажем так, держать слово. И ты посчитаешь себя свободным от всяких обязательств. И тогда ты можешь совершить нечто такое, что... – Рат усмехнулся и с нажимом произнес: – Испоганит тебя.
Гаджет дернулся и зло покосился на Рата. А тот закончил:
– И потому я хочу сделать так, чтобы ты не смог с легкостью совершить эту... ошибку.
Гаджет некоторое время молчал, старательно отводя взгляд от Рата, а затем пробурчал:
– Да не все ли равно, если к тому моменту, как ты говоришь, уже все... того?
И Рат ответил вопросом на вопрос:
– А разве все равно, если они погибнут, чтобы, скажем, этого не случилось?..
Данька появился из ворот турбазы спустя почти час.
– Спрятал? – хмуро спросил Гаджет. Данька кивнул.
– Ну, тогда пошли, – и он, резко развернувшись, двинулся в сторону автобусной остановки.
– Чего это он? – удивленно спросил Данька.
Рат подхватил Даньку за локоть, увлекая за собой.
– Он просто не привык.
– К чему?
– К тому, что слова могут вскрывать тебя самого, как скальпель хирурга грудину.
Данька непонимающе посмотрел на Рата. Тот рассмеялся.
– Не волнуйся, поймешь... потом.
* * *
Автобус опоздал на два часа, поэтому, когда они, наконец, добрались до квартиры, все уже были там. Гаджет, промолчавший всю дорогу, так же молча снял куртку, ботинки и направился прямиком на кухню, где хозяйничали Катя и Немоляева. А Данька с Ратом прошли в комнату. Барабанщица встретила их напряженным взглядом, но Данька молча кивнул ей, и она расслабилась.
Хотя упустить возможность подковырнуть его она не смогла.
– Надеюсь, Джавецкий, ты делал это один?
– Да.
Она удовлетворенно кивнула и, вскочив на ноги, скользнула на кухню. Через минуту она появилась в комнате с тарелкой жареной картошки в одной руке и полной миской отбивных в другой. За ней следовала Немоляева, в руках у которой были тарелка с картошкой и миска салата «оливье». Барабанщица водрузила тарелку перед Данькой.
– Давай, Джавецкий, лопай. Проголодался, небось...
Данька смущенно покосился на сидящего за столом Кота (поскольку Рата смущаться было нечего – ему досталась тарелка, принесенная Немоляевой) и робко спросил:
– А вы?
– А мы уже, – усмехнулась Барабанщица, – и смотри, чтобы все слопал. Даром, что ли, я полчаса мясо отбивала?
Данька слегка покраснел. До сих пор Маша никому не оказывала такой чести. Даже когда они собирались на посиделки у того же Гаджета, максимум, что она себе позволяла, это вытащить из рюкзачка какие-нибудь полуфабрикаты и скомандовать:
– Бабы – жарить, мужики – резать!
Немоляева всегда ворчала по этому поводу...
В том, что Маша собственными руками приготовила для него еду, Даньке почудилось нечто... сакральное. Как будто этим она установила между ними двумя какую-то незримую, но прочную связь. И еще ему казалось, что об этом догадываются все, кто сидит сейчас за столом. Эта мысль так взволновала и смутила его, что он вдруг отчаянно покраснел.
– Я сейчас, – не выдержав, он вскочил на ноги, – только руки помою.
В ванной Данька сразу сунул голову под струю воды и стоял так почти минуту. Из окошка под потолком слышались голоса Гаджета и Кати.
– ...так и сказал. Бог, говорит, есть.
– Ты что, серьезно?
– Ну да... а еще говорит...
Данька мотнул головой, стряхивая капли с волос, и нырнул лицом в полотенце. Да уж, напридумывал он себе... Сакральная связь... А Немоляева, значит, с Ратом, что ли? А Кот как же?
Когда он вернулся в комнату, там уже собралась вся компания. Перед Ратом стояла еще почти полная тарелка, а он неторопливо прихлебывал чай. Он вообще отчего-то ел очень мало. Зато чаю пил много. Гаджет сидел в углу и тоже что-то жевал, а вот Катя сидела прямо напротив Рата и сверлила его строгим взглядом.
– Значит, ты считаешь, что Бог есть?
Рат оторвался от чашки и окинул ее внимательным взглядом. И все невольно также посмотрели на нее. Катя была... прекрасна. Вздернутый подбородок, сверкающие глаза, чуть подрагивающие ноздри изящного носика... Похоже, ее просто распирало от желания броситься в бой. Ну еще бы! Она же была такой умной, образованной, энергичной и она точно знала, что Бога нет. И способна была это доказать. К тому же она жаждала реванша за прошлый раз, когда Рат так подло обманул ее с ее вегетарианством. И она хотела поставить этого непонятного парня на место. Она вообще считала, что мужикам надо указывать на их место, а то они слишком много о себе возомнили. Мужикам, мясоедам, коммунистам, антисемитам, фашистам... и вообще всем, кто не дает людям оказаться в светлом и прекрасном завтра. Где будут царствовать разум и свобода. Для всех...