Спустя некоторое время все было закончено. Он радостно улыбнулся и двинулся дальше. Куда-то, откуда лился яркий свет. Он не видел его, потому что здесь глаза были бесполезны, как руки и все остальное, он просто ощущал его и пользовался привычными понятиями.
Данька поднимался все выше и выше, открывая для себя новые и новые цвета, структуры, сливающие в какой-то странный причудливый калейдоскоп, и постепенно проникаясь, приближаясь, выходя на грань понимания того, что это мельтешит вокруг него. А потом он резко, рывком, как ныряльщик, пробивающий головой тонкую пленку воды, просто провалился в понимание...
Барабанщица разорвала контакт резко, буквально отпрыгнув от него. Ее глаза горели гневом.
– Джавецкий... ты... ты... – но она так и не успела ничего сказать, потому что тут раздался вопль Кати.
– Это нечестно!
Все обернулись. Катя стояла в двух шагах от явно смущенного Гаджета и гневно смотрела на него.
– Что случилось? – послышался мягкий голос Рата.
– Он... он был в моей голове! Он читал мои мысли!!
Рат понимающе кивнул, а затем спросил:
– И что?
– Как что?! – возмутилась Катя. – Он... он... залез в мою голову! В мое... приватное пространство.
– А ты?
– Я... – тут Катя слегка смутилась. – Ну... я не хотела. То есть я даже не думала, что это... ну, так получится.
– И это тебя извиняет, – вновь понимающе кивнул Рат, – а Борис, значит, все прекрасно знал, представлял, и все равно, значит, делал. Так?
Катя, подумав, нехотя покачала головой.
– Нет, наверное... откуда он мог знать.
Рат демонстративно задумался.
– Хм... тогда какая-то нестыковочка получается. То есть то, что вполне оправдывает тебя, ничуть не оправдывает его. Или я что не так понял?
Катя неуютно поежилась, но потом упрямо тряхнула челкой.
– И все равно... нельзя так.
– Как?
– Лезть человеку в голову. У человека всегда должно быть приватное пространство.
– Что? – изображая непонимание, переспросил Рат.
– Приватное пространство. Ну, некое место, где он мог бы побыть один. Совсем. Без никого.
Рат удивленно покачал головой.
– Как это?
Катя недоуменно уставилась на него.
– Ну... я смотрела передачу. И там один психолог, говорил, что...
– Подожди, – Рат нахмурил лоб, – я ничего не смогу поделать с тем, что ты веришь тому, что говорят по телевизору. Но... ведь ты уже сама сумела почувствовать. Увидеть, что Он есть. Так?
– Ну... да.
– И Он в тебе. Ибо по-другому невозможно. Если ты есть, значит, в тебе частичка Его, ибо вне Его ничего существовать не может. И то, что ты не верила в Него, и не могла Его почувствовать – ничего не меняло. Так?
Катя медленно кивнула.
– Так о каком приватном пространстве ты говоришь? – Рат сделал паузу и обвел всех удивленным взглядом, как бы предлагая всем поудивляться вместе с ним.
– Ведь Он уже знает все твои мысли и желания. Причем сразу, как только они возникли в твоей голове. И потом, если некоторые из них вызывают у тебя чувство стыда или смущения, то разве это не твоя проблема. Ведь это же твои мысли, не так ли?
Катя медленно кивнула. Она уже, как и они все, перешла в режим напряженного осмысления. Все, о чем говорил Рат, требовалось не просто запомнить, а именно осмыслить, пропустить через себя, примерить на себя и, если оно все-таки еще вызывало отторжение, найти то, что являлось его причиной. И еще раз взвесить, насколько оно, то, что вызывает отторжение, все еще тебе нужно. Не мешает ли оно тебе двигаться вперед, и тогда его следует со спокойной душой отринуть, отбросить.
– И если Он, Высший судия, – продолжил Рат, – уже и так знает все, разве так уж важно, что твои мысли могут узнать другие? Близкие тебе люди, готовые всегда понять и поддержать тебя, подставить плечо... и простить? Или нет? – И Рат вновь обвел всех вопросительным взглядом. Все молчали.
– Так что тебе следует сделать, Катя? – улыбнулся Рат. – Продолжить изливать свое возмущение на бедного Бориса или все-таки разобраться со своими мыслями? Навести порядок в своей голове. И... быть может, принять для этого помощь друга...
Катя несколько мгновений стояла, напряженно нахмурив лоб, а потом подняла голову и, бросив взгляд на Гаджета, тихо произнесла:
– Прости... – а затем, повернувшись к Рату, попросила: – А можно я... потом... ну, когда немного разберусь там, у себя. Сама... – и она тряхнула головой, будто указывая себе на лоб.
– Конечно, – улыбнулся Рат, – я так понял, что... это требуется всем?
И каждый из шестерых молча кивнул в ответ.
– Ну, тогда – в обратный путь.
– Как?! – возмутился Гаджет. – Живого ж места нет...
– А ты уверен? – хитро прищурился Рат.
– Да... – начал Гаджет и осекся.
И все удивленно уставились друг на друга. А Барабанщица недоверчиво прошептала:
– Так ты чего, Джавецкий, мозоль мне залечил, что ли?
И Данька растерянно кивнул. Он и сам не чувствовал ни капли усталости и никакой боли в мышцах. Наоборот, мышцы были переполнены звенящей силой и здоровьем, как будто он недавно проснулся после долгого и крепкого сна и даже успел слегка размяться...
Обратный путь они проделали едва ли не в два раза быстрее, чем путь на ту сопку. Причем только уже на подходе к поселку Данька обнаружил, что как только мышцы вновь начинают наливаться усталостью, а вещмешок тяжелеть, он, чисто рефлекторно, соскальзывает сознанием в то состояние, в которое он погружался, когда читал молитву. Только теперь даже слова были не нужны. И там, в этом состоянии, все быстро проходило – и усталость, и тяжесть, и боль...
А когда он догнал Рата и поделился с ним своим открытием, тот только улыбнулся и ответил вопросом на вопрос:
– А ты что, все еще считаешь, что молитва – это слова?..
* * *
В поселке их встретил рассерженный Алексей Юрьевич.
– Почему вы ушли ночью, никого не предупредив?
Рат взмахом руки отправил их умываться и переодеваться, а сам, повернулся к полковнику, мягко спросил:
– Алексей Юрьевич, а разве я кого-нибудь когда-нибудь предупреждал?
Полковник смутился.
– Нет, но... я же отвечаю за вас.
– Перед кем?
– Перед... – Алексей Юрьевич запнулся, внезапно осознав, что все его начальники ничего не значат для Рата.
– Не волнуйтесь, – улыбнулся Рат. – Когда мы уйдем совсем, я вас обязательно предупрежу.