Сам того не желая, Дэш был очарован. Может, она дьявол, мрачно подумал он. Сейчас он сражается за свою жизнь – и все равно невольно поддается ее чарам, физическим и интеллектуальным.
– Аскарида C. elegans неплохо поживает с нервной системой из трехсот двух нейронов, – продолжала Кира. – А знаешь, сколько нейронов в человеческом мозге?
– Больше трехсот двух, – криво усмехнулся Дэш.
– Сто миллиардов, – категорично объявила Кира. – Сто миллиардов! И между ними порядка ста триллионов синаптических связей. Не говоря уже о двух миллионах миль аксонов. Электрические сигналы носятся по нейронным путям, как пинбольные шарики, создавая мысли и память. В человеческом мозге может сформироваться практически бесконечное число нейронных путей. А компьютер использует двоичную систему. Цепь либо включена, либо выключена; единица или ноль. Но мозг гораздо тоньше. Число доступных цепей, которыми мозг может воспользоваться для расчетов, мыслей или изобретений, заставит любой компьютер сгореть со стыда.
– Ладно, – сказал Дэш и кивнул, раз уж руки скованы и прочие жесты недоступны. – Все остальное может быть истиной или ложью, но ты молекулярный биолог, так что я уступаю. Мозг имеет огромный потенциал. – Он помолчал, потом поднял брови. – Но как получить доступ к этому потенциалу?
– Хороший вопрос, – заметила Кира. – Будь ты мной, ты начнешь с изучения различий в архитектуре мозга гениев и умеренно умственно отсталых.
– Что значит «умеренно умственно отсталые»?
– Коэффициент интеллекта от сорока до сорока пяти. Они способны к обучению примерно до уровня начальной школы. У человеческого интеллекта весьма примечательный динамический диапазон. От умственно отсталых с ай-кью меньше двадцати пяти до уникумов с ай-кью больше двухсот. Природа еще до моего появления продемонстрировала гибкость человеческого мозга и интеллекта, – отметила Кира. – Кроме того, я изучала всю доступную информацию об ученых аутистах.
– Это новое название для тех, кого раньше называли гениальными идиотами?
– Именно. Как Дастин Хоффман в «Человеке дождя» [9] .
– Я знаком с этим состоянием, – кивнул Дэш.
– Хорошо. Тогда ты знаешь, что есть ученые аутисты, которые способны не только соперничать с арифметическим калькулятором, но и мгновенно вычислять квадратные корни. Некоторые из них могут запомнить целый телефонный справочник, – добавила она, прищелкнув пальцами, – и без малейшего труда.
Дэш задумчиво прищурился. Гениальные идиоты открывали уникальный вид на потенциал человеческого мозга.
– Они способны на потрясающую деятельность в определенной области, но у них низкое эмоциональное восприятие, они плохо понимают и рассуждают. Почему? Потому что они подключены иначе, чем ты или я, – пояснила Кира. – Я поставила себе целью понять генетическую основу этих различий в их нейронных рисунках. Построить карту различий между ученым аутистом и нормальным человеком. И, в конечном итоге, найти способ временно переподключить нормальный мозг; достичь способностей ученых аутистов, но иначе, более комплексно и без явных недостатков. Оптимизировать мозг не просто ради математики и трюков с памятью, но ради интеллекта и творчества. Приобщиться к практически безграничной грубой мощи мозга.
– При помощи генотерапии?
– Верно, – ответила Кира. – Структура нашего мозга постоянно меняется. Каждая мысль, воспоминание, сигнал органов чувств или опыт перестраивают мозг – еле-еле заметно. Я выяснила, что мозг ученого аутиста на удивление мало отличается от мозга нормального человека. И, почти как при зарождении кристалла, стоит преобразовать крошечную зону мозга в более эффективную, оптимизированную структуру, как возникнет цепная реакция, которая преобразует все остальное. Есть ряд эмбриональных генов, способствующих созданию нейронных рисунков во время начального развития мозга. После рождения они отключаются. При помощи генотерапии я могла заново активировать любые из этих генов, причем в заданной последовательности и с нужным уровнем экспрессии [10] .
Кира на несколько секунд умолкла, чтобы дать Дэшу время осознать сказанное и задать вопросы, если они возникнут.
– Продолжай, – сказал он.
– Я начала проводить опыты над грызунами. Работала в виварии «НейроКью» по ночам, чтобы сохранить исследования в тайне.
– А почему в тайне? Такой подход интуитивно понятен даже тупому пехотинцу вроде меня.
– Я слишком хорошо тебя изучила, Дэвид, так что не надо насчет тупого пехотинца.
– Спрошу еще раз, – настаивал Дэш. – Почему не пойти этим путем открыто?
– Если бы я могла, – промолвила Кира.
Она подняла палец.
– Во-первых, коллеги-ученые решили бы, что это очередная погоня за несбыточным, которая никогда не увенчается успехом. Во-вторых, – продолжила женщина, подняв второй палец, – FDA [11] разрешает рисковать и вводить чужеродные химические или биологические препараты в тело человека только в том случае, если это помогает излечить болезнь или неблагоприятное состояние здоровья. Попытка улучшить здорового человека будет встречена ими с… неодобрением.
– Слишком похоже на игры в Бога? – предположил Дэш.
– Да. А еще – неуместный риск. FDA никогда не даст разрешения на такую деятельность. А без их одобрения испытывать этот подход на людях незаконно.
– Даже на себе?
Кира кивнула.
– Даже на себе. Я рисковала всей своей карьерой и репутацией. Если кто-нибудь узнает, поверь, мне не станут аплодировать. Особенно в таком случае. Подумай сам, речь идет о попытке изменить архитектуру мозга, само вместилище человеческой души. Игра в Бога, как ты и сказал. Тут есть очень сложные этические и моральные аспекты.
– Но это тебя не остановило, – осуждающе заметил Дэш.
Миллер твердо покачала головой, но по лицу ее мелькнула тень сожаления.
– Нет, – вздохнула она. – Я была убеждена, что смогу добиться успеха. Я рисковала только собой. А потенциальная награда просто потрясала.
– Цель оправдывает средства?
– А как бы ты поступил? – защищаясь, спросила Кира. – Представь на секунду, что у тебя есть основания верить в свою способность разрешить ключевые проблемы человечества, создать технологии, которые перевернут общество. Но тебе придется обойти несколько правил этого общества. И что бы ты сделал?