Каульбарс и Дельбрюк встали, молча поклонились Шелленбергу и вышли, плотно прикрыв за собой дверь.
Канарис говорил совершенно спокойным голосом. Он понимал, что для него уже все кончено. И свой конец он решил принять, как и подобает настоящему офицеру – не опуская глаз и не отворачивая лица.
– Я почему-то предчувствовал, что это будете именно вы. Прежде всего, скажите, нашли ли они какие-либо письменные документы у этого болвана Ханзена?
Канарис действительно был рад появлению Вальтера Шелленберга, к которому он питал какие-то особые чувства. Может быть, духовного родства.
– Да, нашли записную книжку, в которой, в частности, был список имен тех, кого собирались убить. – Шелленберг чувствовал себя неловко, хотя оба (и он, и Канарис) понимали, что от бригаденфюрера в данном случае ничего не зависит. – Однако там ничего не говорилось ни о вас, ни о вашем участии.
– Эти типы из генерального штаба обойтись не могут без писанины.
– Господин адмирал, мне прискорбно сообщать, но я вынужден сделать это. Фюрером подписан приказ о вашем аресте и об объединении моего ведомства с вашим. Я должен принять у вас дела именно сегодня и препроводить вас в Фюрстенберг.
– Очень жаль, мой юный друг, что нам приходится прощаться в такой обстановке, – вздыхает Канарис. – Однако, – он встает и прохаживается по комнате, – мы это преодолеем. Обещайте мне честно, что в течение ближайших трех дней вы обеспечите мне возможность побеседовать с Гиммлером лично. Все прочие – Кальтенбруннер и Мюллер – это просто грязные палачи, жаждущие моей крови.
– Я обещаю вам, адмирал, сделать все, что вы просите, – Шелленберг поднялся и вытянулся в струнку. – За годы нашего знакомства…
– Нашей дружбы, Вальтер!
– Хорошо, нашей дружбы, вы ни разу не смогли усомниться в верности моего слова.
Канарис согласно кивнул и хотел что-то произнести в ответ, но Шелленберг жестом остановил его.
– А теперь, если господину адмиралу угодно завершить какие-либо приготовления, прошу считать меня в его распоряжении. Я буду ожидать в этой комнате час, а за это время вы можете делать все, что вам угодно. Я в докладе напишу, что вы пошли в спальню переодеться.
Канарис внимательно посмотрел в глаза Шелленбергу, грустно улыбнулся и покачал головой.
– Нет, дорогой Шелленберг, бегство для меня исключено. Самоубийством кончать я тоже не собираюсь. Я уверен в своей правоте и доверяю обещанию, которое вы мне дали.
Адмирал присел в кресло, к нему подбежала такса и, встав на задние ноги, поставив передние на колени хозяину, лизнула того в лицо. Канарис едва не прослезился и стал гладить собаку.
– Шелленберг, всегда памятуйте о доброте животных. Возьмем, например, мою собаку. Она ведет себя скромно и никогда меня не предаст, чего я не могу сказать о людях. Ну, иди на место.
Канарис ласково оттолкнул собаку и встал. Комок подкатил к горлу Шелленберга. Чувства к животным были у Канариса искренними. Помимо собаки, у адмирала была еще и любимая лошадь, на которой он любил кататься в особо трудные или решающие минуты, чтобы успокоиться и принять какое-то решение.
– Хочу с вами посоветоваться, Шелленберг, стоит ли мне надеть форму и награды?
– Думаю, что так будет лучше, – немного подумав, согласился Шелленберг.
– Ну, вот и хорошо. Мне нужно полчаса, чтобы побриться, переодеться и уложить вещи.
Шелленберг поднялся, подошел к таксе, наклонился к ней и стал ее гладить, а та лизать руку бригаденфюрера. Шелленберг повернул голову к Канарису.
– Я подожду вас здесь, адмирал.
– Вот дьяволы, они и вас в это дело втянут, – приговаривал Канарис, поднимаясь вверх по лестнице на второй этаж. – Будьте настороже! Мне давно известно, что они охотятся за вами. Когда я буду беседовать с Гиммлером, я расскажу и о вашем положении.
Канарис исчез в своей спальне.
Спустя некоторое время он появился вновь, обнял Шелленберга со слезами на глазах.
– Ну, теперь пошли.
Они выехали из гаража в открытой машине Шелленберга. Дорога проходила по красивой сельской местности Мекленбурга. Начинало смеркаться. Ехали практически молча, думая каждый о своем. Впереди наконец замаячили первые строения городка Фюрстенберг, где размещалась школа пограничной охраны. Канарис решился прервать молчание.
– Мне хорошо известно, Вальтер, что вы не участвовали в моем смещении. И я надеюсь, что судьба к вам окажется более благосклонной, чем ко мне, и вам никогда не придется оказаться в положении преследуемого, в какое попал я.
Шелленберг промолчал и остановился у самого здания школы. К автомобилю подошел начальник школы, бригаденфюрер СС Трюмлер, крайне несимпатичный внешне человек, с бульдогоподобной формой лица. Представившись, он затем молча провел прибывших в переднюю, где Шелленберг и Канарис сняли свои плащи и фуражки.
– Желаете ли вы поужинать вместе? – Трюмлер переводил взгляд с Канариса на Шелленберга.
Шелленберг замялся, но Канарис взял его под руку и просительно заглянул в его глаза.
– Побудьте со мной, мой юный друг, хотя бы еще немного.
– Хорошо, адмирал. Распорядитесь тогда, бригаденфюрер.
Трюмлер отступил на шаг в сторону и рукой указал направление движения.
– Тогда прошу вас, господа.
Их провели в столовую, где уже сидело до двадцати генералов и высших офицеров, заканчивавших ужин. Все они находились под домашним арестом в связи с заговором против Гитлера. Увидев вошедших, заканчивавшие ужин арестанты стали дружески приветствовать Шелленберга и особенно Канариса. Поздоровавшись со всеми, они подошли к маленькому столику в углу, куда им тут же принесли ужин. Немного утолив голод, Шелленберг посмотрел на мгновенно осунувшегося и постаревшего адмирала.
– Не хотите ли вы, Канарис, чтобы я прямо отсюда позвонил Гиммлеру? – спросил Шелленберг.
– Сделайте одолжение, Шелленберг, – Канарис несколько раз кивнул головой, продолжая есть.
Шелленберг поднялся и прошел в кабинет начальника школы.
– Господин Трюмлер, позвольте мне от вас позвонить рейхсфюреру.
– Конечно, бригаденфюрер. Телефон в вашем распоряжении.
Шелленберг подошел к столу, снял трубку, набрал нужный номер. На другом конце телефонной линии трубку снял адъютант Гиммлера.
– Алло! Это Шелленберг. Могу я срочно переговорить с рейхсфюрером?
– К сожалению, нет, бригаденфюрер, – ответил адъютант. – Рейхсфюрер срочно выехал в ставку фюрера.
Шелленберг повесил трубку, постоял несколько секунд. Увидев вопросительный взгляд Трюмлера, развел руками.
– Уехал в ставку фюрера.
Едва только заметив возвращавшегося Шелленберга, Канарис уже по его виду все понял.