Дорога бежала вперед, ныряла в светлые зеленые перелески, поднималась на холмы, покрытые выжженным солнцем песком, точно плешивые головы, щедро усыпанные перхотью, опускалась в низины, где под копытами коней чавкала жирная грязь. Дорога то расширялась в две колеи от колес телеги, то сужалась до едва заметной в траве тропинки. Герб с Каем ехали впереди, за ними на расстоянии в половину лошадиного крупа, не переставая насвистывать, трусил Трури, замыкали процессию Pax и Крис. Похоже, они были старыми друзьями, потому что кони их шли бок о бок, позволяя всадникам изредка обмениваться короткими, негромкими фразами. Монотонно поскрипывали большие тюки, укрепленные позади седел на каждой лошади.
В пути вообще разговаривали очень мало. Кай еще в первый день путешествия подумал: эти четверо так давно знают друг друга и, должно быть, так много перенесли вместе, что все темы для разговоров уже исчерпаны. Чем больше он наблюдал за этими людьми, тем больше убеждался: кажется, они знают что-то такое, большое и глубокое, на фоне чего обычные разговоры представляются попросту излишними.
А что он знал об этих людях?
Главное — это то, что они спасли его, выходили и увезли из проклятой харчевни. Они спокойно и уверенно восстановили справедливость, правда, не совсем такую, какую хотелось бы Каю. Если Герб и его спутники убедились в том, что Сэм, Жирный Карл и староста Марал со всеми его прихвостнями — настоящие преступники, почему они даже не попытались наказать их? Точно им не было до них никакого дела. Уезжая, Герб даже расплатился по счету с Жирным Карлом. Тем не менее эти люди чрезвычайно нравились Каю — таких, как они, он никогда не встречал. Поэтому (больше инстинктивно, чем осмысленно) мальчик очень хотел понравиться странной четверке. Как и они, он молчал, не приставая с расспросами и не произнося слов, в которых не было острой необходимости. Впрочем, у его молчаливости была еще одна причина — он все же не совсем оправился после последних кошмарных событий.
Вдобавок Кай слышал, как там, в «Золотой кобыле», Герба, Трури, Раха и Криса называли болотниками. Что означало это слово, он не знал, но понял, как обитатели харчевни произносят это слово — с суеверным ужасом.
Что ж, болотники так болотники…
К вечеру первого дня путешествия Кай все-таки решился задать Гербу вопрос: «А куда мы едем?»
— Домой, — улыбнувшись, ответил старик. — На Туманные Болота.
— Вы там живете? — спросил мальчик, подумав: «Вот оно что! Вот почему — болотники!»
— Да.
— А где это? Далеко? — Да…
Первую ночь они провели в какой-то случайной таверне, рангом много ниже «Золотой кобылы» — попросту большой, огороженной высоким забором хижине, где лошадей привязывали к деревьям, а путники все вместе ели, пили и спали в единственной комнате.
Второй раз переночевали на постоялом дворе, стоящем на краю большой деревни, — тот оказался много шикарнее харчевни в Лысых Холмах. Трапезная занимала весь первый этаж огромного каменного дома: если сесть в одном конце зала, противоположную стену было уже непросто увидеть в табачном дыму и чаду факелов и светильников.
Путники попали в таверну в разгар какого-то местного праздника. В центре зала, освобожденном от столов, под заливистый свист и визг многочисленных дудок, плясали мужчины и женщины, а в углу, на огромной жаровне, вращаясь на железном вертеле размером со ствол небольшого дерева, целиком зажаривался молодой бычок.
Парень, которому доверили крутить ручку вертела, успел уже порядком напраздноваться: выполняя порученную работу, он во всю глотку горланил песни и даже умудрялся приплясывать — с большим, кстати говоря, риском для собственной жизни, ибо, оступившись, рухнул бы в огонь и разделил участь злосчастного бычка. И вряд ли кто смог бы ему помочь. Относительно трезвыми в таверне оставались лишь служанки, сбивавшиеся с ног, разнося по столам кружки и кувшины.
Неподалеку от жаровни пригрелась компания гномов. Маленький народец оказался вовсе не чужд человечьему празднику. Один из гномов, возвращаясь со двора, вследствие выпитого перепутал стол, уселся за соседний и изумленно захлопал глазами, обнаружив вместо своих низкорослых собратьев верзил-крестьян. Крестьяне, впрочем, тоже удивились.
— Арьян… — выговорил заплетающимся языком один из них, пристально глядя на гнома. — Ты это… больше не пей… А то тебя от пива чего-то того… съежило… И борода до пупа оттянулась…
Какой-то мужик с реденькой рыжей бороденкой — вполне может быть, тот самый Арьян, — блуждая меж столов, сумел вычислить место дислокации своих собутыльников только примерно, поэтому бухнулся на свободный табурет, оказавшийся у соседнего стола, за которым сидели гномы. Тут пришел его черед изумляться причудливым переменам действительности.
— Ребятишки… — прокряхтел он, окинув мутным взглядом подземных мастеров. — Ну-ка марш домой к мамкам! Думаете, паклю на мордашки намотали, так за взрослых сойдете? Марш, кому сказал, детям тут не место!..
Болотники в общем веселье не участвовали. Они заняли дальний стол, съели по тарелке кукурузной каши и по порции вареной говядины. Впрочем, когда к Крису, шатаясь, подковылял какой-то хмельной мужичонка и с потешной свирепостью потребовал немедленно угостить его выпивкой, Крис молча кивнул и извлек из поясной сумки мелкую медную монетку.
Каю это не понравилось. Как он успел заметить, денег у его спутников было немного. И пусть крохотная медная монетка не могла нанести ощутимого ущерба кошельку путешественников, пьяные хари крестьян все еще были ненавистны мальчику. Он бы предпочел, чтобы Крис развернул гримасничающего попрошайку ударом по дурной косматой голове. Пускай тот поднял бы крик, на который сбежались его приятели! Болотники бы им показали! И он сам, Кай, непременно ввязался бы драку. Ух, он бы им показал!.. Ну почему Крис так поступил? А паскудный мужичонка, прихватив со стола монетку, горделиво удалился, подмигивая кому-то за соседними столиками — вот, мол, дурачки-чужестранцы предпочли откупиться, чтобы не связываться. И даже не поблагодарил.
Кай промолчал, отвернувшись в сторону, чтобы никто из болотников не заметил выражения его лица. Правда, почему-то все четверо в тот же момент дружно расхохотались, и Герб хлопнул Кая по плечу, отчего досада мальчика несколько уменьшилась.
Спать легли на крытом дворе, возле лошадей и сваленных кучей тюков.
* * *
А на следующий день случилось нечто, чему Кай объяснения подобрать так и не смог и о чем долго вспоминал с горьким стыдом.
Утром мальчик проснулся в дурном расположении духа, причину которого он сам для себя едва ли мог точно определить. Плотно позавтракав в таверне предусмотрительно оставленной еще с вечера кашей, болотники погрузили тюки на лошадей и еще затемно покинули двор, заваленный бесчувственными телами, словно после яростной битвы.