Их рок приближался с неумолимостью рассвета. Пенрод позволил трем отдельным группам горожан – в одной из них были аристократы – бежать из города. Однако после побега Эленда солдаты Страффа оказались начеку, поэтому поймали и перебили всех. Пенрод даже послал гонца к лорду Джастесу Лекалю, надеясь заключить договор с южным властителем, но гонец не вернулся из лагеря колоссов.
– Что ж, – сказал Колченог. – Зато мы протянули еще несколько дней.
Сэйзед немного подумал:
– Боюсь, просто отсрочили неизбежное.
– Разумеется. Но отсрочка все равно важна. Эленд и Вин уже в четырех днях пути отсюда. Если бы драка началась слишком рано, бьюсь об заклад, наша маленькая рожденная туманом тут же вернулась бы и пала смертью храбрых, пытаясь нас спасти.
– А-а, – медленно протянул Сэйзед, заставляя себя выпить еще ложку бульона. Ложка казалась тяжелой в онемевших пальцах: осязание тоже уходило в оловянную метапамять. – Что там с городскими защитными сооружениями? – спросил он, продолжая бороться с ложкой.
– Ничего хорошего. Двадцать тысяч солдат, может, и много, но попробуй их расставь по такому огромному городу.
– У колоссов нет осадных орудий, – заметил Сэйзед. – И лучников тоже нет.
– Да. Но нам надо защитить восемь городских ворот, и пять из них в ближайшей досягаемости для колоссов. Ни одни из ворот не строились с расчетом на штурм. И, судя по всему, я к каждым могу поставить едва ли пару сотен, потому что не знаю, где колоссы ударят в первую очередь.
– Ох…
– Чего ты ждал, террисиец? – удивился Колченог. – Хороших новостей? Колоссы крупнее, сильнее и безумнее нас. И у них численное преимущество.
Сэйзед закрыл глаза, замер, не донеся ложку дрожащей рукой до рта. Он вдруг почувствовал слабость, никак не связанную с его метапамятью.
«Почему она не ушла с ними? Почему не захотела спастись?»
Когда Сэйзед открыл глаза, то увидел, как Колченог машет служанке, чтобы та принесла ему поесть. Девушка вернулась с миской супа. Колченог поглядел на миску с неудовольствием, но потом взял узловатой рукой ложку и начал глотать, причмокивая.
– Ждешь от меня извинений, террисиец?
Сэйзед застыл от удивления:
– Вовсе нет, лорд Кладент.
– Хорошо. У тебя хватает достоинства. Ты просто запутался.
Сэйзед отхлебнул немного супа и улыбнулся.
– Рад это слышать. – Он опять ненадолго задумался. – Лорд Кладент, у меня есть религия для вас.
Колченог нахмурился:
– Все никак не сдашься?
Сэйзед отвел взгляд. Ему понадобилось несколько секунд, чтобы собраться с мыслями.
– То, о чем вы говорили раньше, лорд Кладент. Ситуационная мораль. Это заставило меня вспомнить про веру, которая называется Дадрада. Ее приверженцы жили во многих странах, среди многих народов. Они верили, что существует только один бог и что почитать его можно только одним способом.
– Меня в самом деле не интересуют твои мертвые религии, террисиец, – фыркнул Колченог. – Я думаю, что…
– Они были людьми искусства, – тихо добавил Сэйзед.
Старый генерал замер.
– Они считали, что искусство приближает к богу, – продолжал Сэйзед. – Их очень интересовали цвета и оттенки, и они также любили писать стихи о цветах, которые видели в окружающем мире.
– Зачем ты мне об этом говоришь? Почему не выбрал что-то похожее на меня, такое же грубое? Или где поклонялись войне и солдатам?
– Потому что, лорд Кладент, – Сэйзед моргнул, с усилием вызывая в своем одурманенном разуме нужные воспоминания, – вы на самом деле не такой. Вы вынуждены быть не тем, кем хотелось бы. Другие забыли, что вы работали с деревом. Вы художник. Когда мы жили в вашей мастерской, я часто видел, как вы несколькими штрихами придавали законченность работам учеников. Мастерская была не просто временным занятием. Вы по ней скучаете, я знаю.
Колченог не ответил.
– Вы вынуждены жить, как солдат. – Слабой рукой Сэйзед начал вытаскивать что-то из-за пазухи. – Но вы все еще мечтаете, как художник. Вот. Я это для вас сделал. Это символ веры Дадрада. Для ее приверженцев быть художником считалось выше, чем даже быть священником.
Он положил на стол деревянный диск и с некоторым усилием улыбнулся Колченогу. Прошло немало времени с тех пор, как Сэйзеду приходилось проповедовать, и он не вполне понимал, что заставило его сделать Колченогу такой подарок. Возможно, хотел самому себе доказать, что его знания обладают ценностью. Возможно, все упиралось в упрямство, реакцию на то, что генерал сказал раньше. Так или иначе, но террисиец почувствовал удовлетворение, увидев выражение лица Колченога, когда тот взял в руки простой деревянный диск, на котором было вырезано изображение кисти.
«В последний раз я проповедовал в деревне на юге, – подумал Сэйзед, – и там меня нашел Марш. Что же с ним произошло? Почему он не вернулся в город?»
– Твоя женщина тебя искала, – сообщил Колченог, наконец оторвавшись от диска.
– Моя женщина? – переспросил Сэйзед. – Нет, мы не…
Он замолчал. Суровый генерал был знатоком в том, что касалось многозначительных взглядов.
Сэйзед посмотрел на свои пальцы…
Десять мерцающих колец. Четыре оловянных – зрение, слух, обоняние и осязание – террисиец оставил: от них не будет большого вреда. Но пьютерную метапамять, равно как стальную и цинковую, снял.
Тотчас же вернулось здоровье. Усохшие мышцы наполнились силой, разум очистился от тумана, и исчезла болезненная замедленность движений. Он вскочил.
– Удивительно, – пробормотал Колченог.
Сэйзед резко повернулся.
– Я видел перемену, – пояснил Колченог. – Твое тело стало сильнее, взгляд сфокусировался, руки перестали дрожать. Похоже, ты не хочешь, чтобы эта женщина видела тебя слабым, да? Я тебя не виню.
Колченог еще что-то пробормотал себе под нос и вернулся к еде.
Пожелав ему всего хорошего, Сэйзед быстрым шагом вышел из кухни. Руки и ноги все еще казались ватными, но он уже ощущал прилив энергии. Контраст между двумя состояниями, как ничто другое, пробуждал решимость.
Но и ничто другое не могло так быстро лишить этого чувства, как перспектива встречи с любимой женщиной. Почему Тиндвил осталась? И если она решила не ехать назад в Террис, почему избегала его последние несколько дней? Злилась, что он отослал Эленда? Расстроилась, что он сам решил остаться?
Сэйзед нашел ее в большом бальном зале крепости Венчер. Он замер, как обычно пораженный безусловным величием этого огромного помещения. Снял оловянную метапамять, чтобы избавиться от очков и осмотреться.
Вдоль двух стен у самого потолка тянулись гигантские прямоугольные витражные окна. Сэйзед чувствовал себя карликом рядом с массивными колоннами, которые поддерживали галерею, что пролегала прямо под окнами с каждой стороны. Каждая каменная плитка в мозаике была украшена резьбой, каждый кусочек стекла в витражах сверкал в лучах заходящего солнца.