– Сколько людей осталось в городе? – перебил его Шамахин.
– По нашим оценкам, не больше пятнадцати тысяч. Сидят в подвалах, на улицу выходят редко. Каждый день уходит человек по триста. Организованно эвакуировать не всегда получается, не хватает автобусов, да и силовики обстреливают дорогу. Многие прорываются на личном автотранспорте. Каждый день кто-то гибнет, бывает, что целыми семьями. На кладбище уже не хватает мест, похоронные команды не справляются. Морги переполнены, трупы негде хранить. Вчера было восемнадцать покойников. Сегодня уже поступило больше ста сорока. Это ополченцы и мирные жители из Ильичевки, еще пятерых накрыло в маршрутке на Пятницкой улице. Работают несколько команд, составленных из гражданских добровольцев. Мы стараемся оперативно убирать трупы с улиц, чтобы не пошла эпидемия. После каждого обстрела проверяем пострадавшие квартиры на наличие погибших. Есть еще такие несознательные граждане, которые боятся оставлять свои жилища, сидят в них, пока не накроет. Дело снова упирается в проблему бензина. Военные не очень охотно делятся с моими людьми, требуют какие-то справки, ссылаются на отсутствие горючего.
– Понятно, – заявил Шамахин и спросил: – Какова ситуация в ЦРБ?
Михаил Васильевич немного побледнел. Его супруга Марина Владимировна была главным врачом центральной районной больницы, попутно являлась начальником медицинской службы гарнизона.
– Все очень плохо, Дмитрий Владимирович, – пробормотал народный мэр. – Я разговаривал с Машей час назад. Люди в больнице работают на износ, сутками не спят, раненые поступают непрерывно. У подавляющего большинства пулевые и осколочные ранения. Рабочих рук хватает, но нет оборудования, условий. Заканчиваются лекарства – не цитрамоном же людей спасать. Негде укладывать больных. Вы же знаете, что после пожара и прямых попаданий из «Градов» пришлось переносить лечебницу в подвалы. Слава богу, что при СССР там построили просторное бомбоубежище. Туда перетащили кровати, оборудовали палаты, операционные, приемный покой. Но сейчас просто руки опускаются, люди не знают, что им делать. Раненых везут сплошным потоком, почти половина нуждается в ампутации. Нет анальгетиков, проблемы с анестезией. Режут по живому, многие умирают на операционном столе. В больничном морге барахлят холодильные установки, трупы разлагаются. Приходится хоронить в больничном саду, в братских могилах, без согласия родственников. Пока ставим таблички с именами, может, когда-нибудь удастся по-человечески перезахоронить. Очень много детей, сердце кровью обливается, когда это видишь. В городе нет ни одного представителя Красного Креста, ни единого наблюдателя от ОБСЕ. Телевидение Украины трубит, что ополченцы сами расстреливают свои дома и убивают своих же земляков!.. – Павленко обреченно махнул рукой и потупился.
– Что со Светловым?
– Думаю, выживет, Дмитрий Владимирович. Капитан подавлен, на раздражители не реагирует, но умирать не собирается. Пули извлекли, организм здоровый, выкарабкается.
– Ну и слава богу, – сказал Шамахин и вздохнул. – Хорошо, хлопцы, я вас понял. Имеется неплохая новость. Нам на помощь движется из Луганска батальонная тактическая группа майора Худякова. Если прорвутся через Черкасовку, завтра будут здесь. Но у них, сами понимаете, ни жратвы, ни бензина, ни лекарств для нас нет. Тут мы сами должны крутиться. Стоит подумать о диверсионно-разведывательных группах для заброски в ближний тыл противника. Все, за работу, товарищи. Ты в больницу к благоверной, Михаил Васильевич? – Он повернулся к Павленко. – Прокачусь с тобой, если позволишь.
* * *
Две машины проехали по центральному проспекту Победителей, свернули на улицу Житомирскую, где располагалась ЦРБ. Полковник Шамахин мрачно смотрел из окна на разрушенный город. Сумерки уплотнялись, но еще не стемнело.
Издалека доносились звуки канонады – украинские войска обстреливали северные районы Холмодола. Он, некогда зеленый, цветущий, превратился в город-призрак. В асфальте зияли дыры, водителю приходилось постоянно их объезжать. Многоэтажки смотрели пустыми глазницами окон.
Снаряды залетали в дома, целые куски панелей были выломаны и разбросаны по газонам. Сгоревшие автомобили, разбитые детские площадки, поваленные деревья. Трамвайное полотно проваливалось в воронку от снаряда. Вагон застыл, не доехав до нее пары метров. После пожара остался закопченный остов.
Трупы с улиц действительно убирали. Только рядом с остановкой общественного транспорта Шамахин отметил единственное тело, укрытое одеялом. Наружу торчала босая женская нога с худой лодыжкой.
На остановке стояли несколько человек, чего-то ждали. Автобусы и маршрутки теоретически ходили, но ждать их приходилось часами. Люди равнодушными взглядами провожали машины. Проезжая часть была практически пустой, не считая нескольких грузовиков с военными. С примыкающей улочки робко выехал старенький «ВАЗ» десятой модели, быстро пересек магистраль и скрылся в подворотне на противоположной стороне.
У городского Дворца культуры, который внешне выглядел неповрежденным, возилась ремонтная бригада электриков. Шамахин проводил их глазами. Возможно, не все так плохо, если эти парни в оранжевых жилетах работают.
Водитель аккуратно объехал неразорвавшийся снаряд, воткнувшийся в землю, и через пару минут свернул в Больничный переулок. Здание ЦРБ окружали тополя, поваленные и уцелевшие. В восточное крыло несколько дней назад попал реактивный снаряд. Пожарные погасили пламя, но добрая половина здания оказалась разбитой, использовать ее по назначению было невозможно. В целях безопасности персонал и раненых перевели в подвалы, там и оборудовали лазарет.
Местечко было не для слабонервных. Шамахин и Павленко быстро пересекли больничный двор, изрытый воронками, спустились в подвал. Охрана осталась наверху. Юдоль печали и скорби встретила их десятком мертвых тел в пластиковых мешках. Покойников пока складировали рядом с лестницей, чтобы потом захоронить на заднем дворе.
Санитары с серыми лицами вытаскивали из подвала еще одного мертвеца. Они приглушенно ругались. У этой несчастной женщины не было документов, родственники в больнице не навещали. Как прикажете хоронить? Сделать посмертное фото и прикрепить на могилку? Глядишь, когда-нибудь отыщутся близкие?
В больничных подвалах было душно. Под лестницей ругались еще двое в больничных халатах и масках. Когда эти чертовы ремонтники наладят вентиляцию? Невозможно работать!
Под больницей находился целый бункер – вереница забетонированных боксов, связанных ходами. Работало тусклое освещение, остро пахло чем-то сладким. Недостатка в персонале и волонтерах не было. Больница напоминала разбуженный муравейник. Сновали неразговорчивые люди с землистыми лицами, кого-то перетаскивали, о чем-то спорили.
Мест в больнице не хватало. Коридоры были забиты ранеными. На койках, надувных матрасах, ворохах тряпья лежали перевязанные люди. Одни стонали, другие находились без сознания.
Надрывный голос отчитывал несознательного больного:
– Тебе удалили половину легкого, дорогой! Не страшно браться за сигарету? Нельзя курить в помещениях больницы. Неважно, что персонал дымит, как большой вулкан. Им можно, у них работа дюже нервная!