Троица смотрелась сильно — особенно на фоне этих мелких подонков, компанию которых Оттар только что разогнал. Поняв, что настоящая драка ему только предстоит, северянин крякнул, мотнул головой и покрепче перехватил рукоять меча. Громила с «утренней звездой» углядел сверкнувшую голову виверны на навершии двуручника и быстро и тихо что-то сказал товарищам. Казалось, на мгновение бандиты замешкались. Но потом обладатель дубины заливисто свистнул, подавая кому-то знак, и трое, снова обретя уверенность, медленно двинулись на Оттара, по мере продвижения увеличивая расстояние между собой — явно намереваясь окружить парня.
Оттар отступил на шаг. Ему понадобилось несколько мгновений, чтобы оглядеться и оценить обстановку. Парочка, уже собравшаяся бежать, приободрилась и, ощетинившись мечами, держалась теперь позади громил, словно шакалы в тени львов. Чуть поодаль маячил грабитель с арбалетом. Оттар улучил удобный момент и уже собрался броситься в первую атаку, как вдруг заметил на улице еще одного человека.
Северянин не успел его как следует рассмотреть, хотя с первого взгляда понял, что к Ночному Братству он никакого отношения не имеет — самый обычный прохожий в неприметной, запыленной одежде, с громадным тюком за плечами, которого какие-то неотложные дела выгнали из дома в такую рань. Только вот обычный прохожий, наткнувшись на пустынной улице на семерых вооруженных мужчин, способен лишь на одно действие — задать драпака и как можно быстрее. А этот человек бежать никуда не собирался. Он даже заинтересованно замедлил шаги.
Но долго рассматривать чудака Оттару было некогда. Вот-вот рассветет, а с первыми лучами солнца он должен быть во дворце. Следовательно, для того, чтобы утихомирить парней из Ночного Братства, времени у него было в обрез.
Издав боевой рык, испокон веков передающийся в его роду от отцов к сыновьям, Оттар прыгнул вперед на вооруженного дубиной громилу. Тот отпрянул, но северянин атаковал вовсе не его — это движение оказалось обманным. Неожиданным длинным боковым выпадом Оттар распорол бок держащемуся позади прочих бандиту с «утренней звездой». И в следующее мгновение крутнулся вокруг своей оси, едва успев расколоть мечом арбалетный болт, свистнувший в лицо…
Раненый, выронив цепь, со стоном повалился на мостовую. Бандиты одновременно с двух разных сторон кинулись на Оттара, тот свирепо осклабился, завращав над головой своим двуручником. Залязгала сталь о сталь, и еще раз брызнула кровь, и снова засвистели арбалетные болты — когда вдруг над спящими домами поплыл низкий и густой — совсем нечеловеческий — рев, шедший будто бы из самих черных подземных глубин.
* * *
Боги были милостивы к Гадхарду. Он был рожден от любви — в отличие от большинства существ, чьими отцами были болотные тролли, а матерями — дочери человеческие. Более того: в его жилах, помимо полузвериной тролльей крови, текла благородная графская кровь. Родительницу свою Гадхард не видал никогда в своей жизни, зато десятилетие спустя, побывав в землях, которые мог бы считать своей родиной, наслушался о ней достаточно. Сказания о Неистовой Графине, которая в безуспешных попытках удовлетворить свою страсть совокуплялась со всем, что было способно к совокуплению, еще жили в окрестных деревнях, несмотря на то что сама Графиня померла давно — в час рождения Гадхарда. Статью и размерами получившийся в неведомого своего папашу, выходя на белый свет из материнского чрева, младенец Гадхард попросту разорвал свою мать пополам.
Само собой, законный супруг Неистовой Графини появлению такого наследника не обрадовался. Еще не остыл труп его супруги, как приказал граф дворовым людям уволочь истошно орущего зеленокожего урода туда, где ему самое место — в болотную топь. Двое здоровенных мужиков обмотали младенца холстиной, обвязали накрепко веревками, чтоб не брыкался по дороге, и, зацепив холстину крюками, с великим трудом оттащили извивающийся сверток к болоту, на берегу которого любила прогуливаться в одиночестве безвременно почившая Графиня. Волочить тяжеленное страшилище по кочкам, рискуя в любую минуту утонуть, им не хотелось. Поэтому мужики разрезали веревки и, вооружившись длинными кольями, загнали гигантского ползуна в топкое место. Ушли они только тогда, когда он, полностью скрывшись под черной водой, начал пускать пузыри.
Хоть тролли и ненамного умнее диких зверей, хоть и живут они всего лет сорок-пятьдесят, но, отличаясь громадными размерами и соответствующей силищей, могут находиться под водой от нескольких часов до нескольких дней. Воля богов была такова, что новорожденный Гадхард выбрался на сушу. Кто знает, как повернулась бы его судьба, если б его подобрали зеленокожие сородичи или мирные охотники; но новой семьей для Гадхарда стали Лесные Братья, немногочисленный отряд которых в сумерки вышел из леса неподалеку для разведки местности. Лесные Братья же и дали ему имя: Гадхард. Что на их разбойничьем жаргоне означало — Живая Добыча. Очень скоро выяснилось, что физически найденыш мало чем отличается от народа, к которому принадлежал его папаша (разве что мордой он больше походил на человека, а не на громадную жабу, как другие тролли, да и на голове у него росла вполне человеческая шевелюра, тогда как все тролли были лысы), зато по уровню умственного развития он вполне мог сравниться с человеком; правда, не со всяким, а только со страдающим слабоумием. До десяти лет (почти уже зрелый возраст для троллей) Лесные Братья не спускали его с цепи, методично обучая приемам палочного боя и время от времени используя в качестве боевой машины в битвах с охранниками торговых караванов.
Равно как и другим хищникам, Лесным Братьям приходилось часто менять места охоты в поисках новых жертв. И как-то забралась ватага в далекие заболоченные леса, и на первой же стоянке Братья напоролись на самку тролля с целым выводком детенышей. Троллиха яростно защищалась, убив троих разбойников и покалечив с полдесятка, но ее удалось-таки одолеть, исколов копьями ноги. Детенышей хладнокровно пустили в общий котел, а самку не стали убивать, ради смеха бросили Гадхарду. Но, против ожидания Братьев, Гадхард не набросился на жалобно скулившую раненую троллиху, как подобает любому уважающему себя самцу. Он довольно долго кружил вокруг нее, звеня своей цепью, обнюхивая и пытаясь заговорить (Гадхард овладел человечьим языком на таком уровне, что вполне был способен поддерживать простой разговор). Убедившись в том, что она не понимает его и даже, видимо, не видит особого различия между ним и мучителями-людьми, Гадхард в замешательстве отошел. Вечером ему швырнули изрядный кусок ее мяса, но Живая Добыча даже не шелохнулся. С того времени часто стали замечать Братья, как ночами Гадхард негромко говорит сам с собой, и не раз бивали его за то, что он царапал когтями свой ошейник и грыз звенья цепи. Если бы кто-то из лесных молодцов имел привычку задаваться вопросами по поводу окружающей действительности, он, наверное, пришел бы к выводу, что их зеленокожий гигант-питомец впервые в жизни задумался над тем, кто он на самом деле такой?
Но настал тот день, когда в одном из боев цепь, удерживающая Гадхарда, лопнула. Ощущение свободы неожиданно опьянило Гадхарда. В нем вдруг проснулась голубая графская кровь. Получив возможность двигаться так, как ему хочется, а не туда, куда его направляют, он впал в безумство. Когда кровавая пелена спала с его глаз, оказалось, что он стоит на лесной тропе совершенно один, покрытый кровью с головы до ног, с размочаленным обломком дубины в лапище. А вокруг вперемешку валяются трупы торговцев, их наемников и кое-кого из Лесных Братьев с размозженными головами.