Как часто Клара извинялась за то, что подвергалась оскорблениям?
А то, что миссис Морроу только что ляпнула про отца Гамаша, было чуть ли не самым оскорбительным из всего, что доводилось слышать Кларе.
* * *
– Все в порядке, Жан Ги, – сказал Гамаш несколько минут спустя, когда они ехали по ухабистой грунтовой дороге на местное кладбище, к человеку, который изготовил статую Чарльза Морроу. – Я привык к этому. Берт Финни сказал мне, что познакомился с моим отцом в конце войны. Наверно, он что-то сказал и своей жене.
– Это было не обязательно.
– Мой отец ни для кого не тайна. – Старший инспектор посмотрел на Бовуара, который уставился на дорогу, не осмеливаясь повернуть голову в сторону шефа.
– Прошу прощения. Просто я знаю, что на уме у людей.
– Это было так давно. И потом, я знаю правду.
Но Бовуар по-прежнему таращился на дорогу, слыша слова Гамаша, но также и хорошо поставленный, четкий голос мадам Финни и слово, которое застряло у него в голове, застряло в голове у всех. Казалось, оно навсегда прилипло к имени Оноре Гамаша.
Трус.
* * *
– Клара, ты как?
Питер быстро шел по лужайке.
– Я надеюсь, ты научил свою мать правилам хорошего тона? – спросила Клара, уставившись на него.
Волосы у него торчали во все стороны, словно он разворошил их руками. Рубашка была не заправлена, к брюкам прилипли крошки круассана. Он стоял, не говоря ни слова.
– Питер, бога ради, когда ты наконец дашь ей отпор?
– Что? Она ни слова о тебе не сказала.
– Нет, она всего лишь облила грязью твоего друга. Гамаш слышал каждое ее слово. Для того это и говорилось.
– Но ты тоже ничего не сказала.
– Ты прав.
Клара вспомнила, что засунула кончик скатерти себе за пояс, а когда вскочила на ноги, фарфор на столе подпрыгнул вместе с нею.
Все глаза были устремлены на нее. Они словно говорили: «Сделай это. Опозорься еще раз».
И она, конечно, сделала это. Как всегда. Она успокаивала себя мантрами: «Еще один день, всего один день» и «Это не имеет значения, не имеет значения». Она медитировала и окружала себя белым защитным светом. Но ничто не помогло против натиска Морроу, и она стояла перед ними, дрожа как осиновый лист. Возмущенная, шокированная и потерявшая дар речи.
И это случилось опять сегодня утром, когда миссис Морроу занимала свое семейство рассказом.
– Вы слышали эту историю?
– Какую историю? – спросил заинтригованный Томас.
Даже Питеру было любопытно услышать. Это отвлекало внимание от него.
– Расскажи, – сказал Питер, кидая в огонь Гамаша и спасая себя.
– Айрин! – предостерегающим тоном произнес Берт Финни. – Это было очень давно. Древняя история.
– Это важно, Берт. Дети должны знать.
Она снова обращалась к ним, да и самой Кларе – Господи, прости ее – было любопытно.
Айрин Финни окинула взглядом сидящих за столом. Она бо́льшую часть ночи молилась, просила, торговалась о сне. Хотела отключиться. На несколько часов забыть об утрате.
А утром, проснувшись, лежа мягкой розовой морщинистой щекой на подушке, она снова потеряла дочь. Джулию. Теперь ее не было, но она унесла с собой и все те претензии, что были к ней у матери. Она больше не забудет поздравить мать с днем рождения, остались в прошлым пустые воскресенья, когда мать тщетно ждала звонка дочери. По крайней мере, Джулия больше не сделает ей больно. От Джулии больше не стоило ждать неприятностей. Ее можно было любить без опаски. Вот о чем твердила ей пустота. Мертвая дочь. Но любимая. Наконец-то у нее появился кто-то, кого можно было любить без боязни. Правда, этот кто-то был мертв. Но нельзя же иметь все.
Потом с утренней прогулки вернулся Берт и принес свой замечательный подарок. Пищу для размышлений.
Оноре Гамаш. Пустота каким-то образом произвела на свет божий и его. И его сына.
– Это было перед самым началом войны. Мы все понимали, что Гитлера нужно остановить. Канада должна присоединиться к Англии – это была данность. Но тут Гамаш начал произносить речи против войны. Он говорил, что Канада не должна вмешиваться. Что из насилия никогда ничего хорошего не выходило. Он был очень убедителен. Образованный человек.
Она говорила удивленным голосом, словно услышала про белугу, которая окончила Университет Лаваля.
– Это опасно, – воззвала она к мужу. – Или я ошибаюсь?
– Он верил в то, что говорил, – возразил мистер Финни.
– А это делало его еще более опасным. Он убедил многих других. На улицах начались протестные демонстрации против участия в войне.
– И что случилось? – спросила Сандра.
Она подняла взгляд. Потолок был чист. Персонал «Усадьбы» очистил его, не сказав ни слова. Ни одного печенья там не осталось. Сандра ничего не могла с собой поделать – Бин и весь этот труд вызывали у нее сочувствие. Но ребенок ничуть не беспокоился об этом. Ребенок с интересом слушал рассказ.
– Канада вступила в войну с опозданием.
– Всего на одну неделю, – сказал Финни.
– Это немало. Позорище. Британия сражалась против Германии, которая завоевала почти всю Европу. Это было неправильно.
– Это было неправильно, – печально согласился Финни.
– И это вина Гамаша. И даже когда вина была объявлена, он убедил многих квебекцев отказываться от военной службы по нравственным соображениям. Нравственным. – Она произнесла это слово с отвращением. – Не было тут никакой нравственности. Одна трусость.
Голос ее зазвучал громче, превращая ее сентенцию в оружие, а последнее слово – в штык.
– Он все-таки поехал в Европу, – сказал Финни.
– С Красным Крестом. Никогда не был на передовой. Никогда не рисковал собственной жизнью.
– В медицинской службе тоже было немало героев, – возразил Финни. – Храбрых людей.
– Но не Оноре Гамаш, – отрезала Айрин Финни.
Клара ждала, что Финни возразит жене. Она взглянула на Питера: на его плохо выбритой щеке краснела капелька джема, глаза были опущены. У Томаса, Сандры и Марианы глаза горели в ожидании. Как у гиен, готовых наброситься на добычу. А Бин? Ребенок сидел на маленьком стуле, уперев ноги в пол и крепко держа в руках «Мифы, которые должен знать каждый ребенок».
Клара встала, потащив за собой скатерть. Питер посмотрел на нее смущенным взглядом. Устроить сцену гораздо хуже, чем причинить боль. Руки Клары дрожали, когда она ухватилась за скатерть и вытащила ее из-за пояска. В глазах стояли слезы ярости. Но она видела удовлетворение на лице миссис Морроу.