Теперь главное — окончательно решить этот вопрос. О том, как поправить ущерб, причиненный его репутации, он подумает позже. По своему опыту он знал, что люди рано или поздно забывают любой скандал, но все же не надеялся найти решение.
Он услышал кашель за стеной: сегодня жена дома. Это тоже хорошо. Может быть, он еще может надеяться на лучшее. Руджеро провел тыльной стороной ладони по щеке. Надо вымыться и побриться.
От его внешнего вида сейчас многое зависит.
Ричарди стоял в своем кабинете возле окна и смотрел на Майоне, который скорбно замер на пороге. Каждый из двух друзей внезапно понял, что другой не спал всю ночь, и оба решили не показывать, что заметили это.
— Я знаю, что вы сейчас думаете, комиссар. Смерть Иодиче не изменила цель расследования. Но теперь он уже не сможет объяснить, почему сделал то, что сделал; это факт. И по-моему, мы ни в коем случае не должны идти к тем двум несчастным женщинам — его жене и матери. Это бы значило издеваться над ними. Что будем делать?
— Прежде всего я должен сказать, что твое предсказание насчет этой Серры ди Арпаджо было верным. У входа меня встретил твой друг Понте и сказал, что я должен поговорить с Гарцо перед тем, как предприму что-нибудь. Ясно, что вызов уже доставлен. Ты проследил, чтобы семье Иодиче сообщили о случившемся, как мы обещали вчера?
Майоне кивнул:
— Они уже были там, в больнице, комиссар; пришли туда на рассвете, и мать и жена. Но ни у кого не хватало мужества сказать им что-нибудь, пока не пришел доктор. Это было не его дежурство, но он зашел посмотреть, как чувствует себя Иодиче. Он и сказал им.
Ричарди покачал головой:
— Какое сумасшествие — убить себя, когда имеешь троих детей. Должно быть, он был в полном отчаянии. Но почему? Мог бы просто сдаться полиции, если убил он. По-моему, что-то тут не сходится. Обычно тот, кто убивает другого с такой яростью, с какой была убита Кализе, не имеет силы духа убить себя. А кто испытывает такие муки совести, что убивает себя из-за этого, не способен забить человека насмерть ударами ног.
Майоне внимательно слушал его.
— Я должен сказать вам правду: мне тоже кажется, что это не мог быть Иодиче. И потом, я видел его мать и, главное, жену. Судя по отчаянию на их лицах, он действительно был хорошим человеком. Но если убил не он, зачем этот парень покончил с собой?
— Возможно, он думал, что будет обвинен и не сможет защититься. Или у него была какая-то другая беда. А вероятно, дело в нервном напряжении. И разумеется, нельзя исключать, что убил все-таки он. В любом случае мы должны продолжать расследование и выяснить, нет ли доказательств, которые подтвердили бы какое-то из предположений. Горе на лице жены не считается доказательством в суде.
Прежде чем внезапно покрасневший Майоне успел ответить, раздался стук в дверь, и в кабинет заглянул Камарда.
— Комиссар, бригадир, извините, что я вас беспокою. С вами хотят поговорить синьоры Иодиче — мать и жена. Они ждут перед дверью.
Две женщины переступили порог кабинета, а Ричарди и Майоне встретили их у двери. Жена была воплощением безутешного горя. Ее лицо с тонкими чертами осунулось после целых суток бессонницы и непрерывного плача; глаза опухли, губы покраснели. Мать, по-прежнему в черной шали на голове, была похожа на персонаж греческой трагедии — ничего не выражающее лицо, глаза устремлены в пустоту. Только восковая бледность лица позволяла угадать, какие адские муки она испытывает в душе.
Обоих офицеров полиции удивило это посещение: женщины должны были бы находиться в больнице и заниматься перевозкой останков Иодиче на кладбище. Ричарди подумал, что они, возможно, пришли взять в полиции разрешение на похороны. Но им не нужно было это разрешение. Операция, проведенная накануне, полностью проясняла причины смерти, так что необходимости во вскрытии не было. Комиссар жестом предложил женщинам сесть, но обе остались стоять. Он обратился к жене Иодиче:
— Мне очень жаль, синьора. Я понимаю ваше горе. Поверьте мне, мы с вами. Если мы можем чем-то вам помочь, то достаточно лишь сказать об этом.
Кончета сделала шаг вперед, глубоко вздохнула и заговорила:
— Комиссар, этой ночью мы — я и моя свекровь — много думали. С одной стороны, Тонино… мой муж, должен покоиться с миром. О нем больше не должны говорить, и особенно здесь, у вас. Извините, комиссар. Но потом мы задумались о моих детях. Их трое, и они маленькие, у них вся жизнь впереди. Они носят имя Иодиче, и на этом имени не должно быть пятна.
Ричарди и Майоне переглянулись. Кончета замолчала, придавленная тяжестью своих чувств. Свекровь, стоявшая на шаг позади нее, положила ей на плечо костлявую руку. Молодая женщина сделал вдох и продолжила:
— Случается, что-то происходит, человек видит это глазами и понимает. Иногда ему рассказывают о чем-то, он слышит рассказ ушами и понимает. Бывает и так, что он часть чего-то видит, а часть нет, но все равно понимает это рассудком. Но иногда, комиссар, бывает такое, чего человек не видит, не слышит, не оценивает разумом, но все равно понимает. Так бывает, когда дело касается тех, кто у него в душе, — тут она крепко прижала к груди ладонь, покрасневшую от тяжелого труда, — и этот человек не ошибается. Он не ошибается.
Ричарди пристально посмотрел в лицо этой женщины. Его зеленые глаза были прозрачны и ничего не выражали. Кончета выдержала его взгляд, ответив уверенным взглядом своих глаз — двух черных звезд, погруженных в красноту.
— Мой муж никого не убивал, комиссар, только себя самого. Я это знаю, его мать это знает. И дети знают. Так вот, мы хотим, как это говорят… сотрудничать с вами. Мы обсудили между собой. Вы и бригадир, как нам кажется, хорошие люди. Вы предложили нам помощь, и было видно, что вам не нравится то, что сделал мой муж. Мы бедны и не знаем, как нам жить дальше. Мы не можем нанять адвоката, чтобы он нас защищал. Имя — единственное, что мы можем дать нашим детям, и оно должно быть чистым.
— Синьора, — ответил Ричарди, — наша задача — установить истину, какой бы она ни была. Даже если она кому-то не нравится, даже если приносит страдание. Мы не становимся ни на чью сторону; мы просто должны понять, что произошло. Если вы хотите сотрудничать, мы этому рады. Но если обнаружим, что… что вина вашего мужа велика, будет хуже. Вы это понимаете? Вот ведь как получается: если мы прекратим расследование, могут остаться сомнения, если продолжим, сомнений больше не будет. Вы уверены, что хотите этого?
Кончета бросила взгляд на стоявшую за ее спиной свекровь и ответила:
— Да, комиссар. Поэтому мы здесь, а мой мертвый муж все еще лежит в больнице, как безродный бродяга, которого подобрали на улице. Мы уже говорили вам, что он крикнул, когда… сделал это? Он выкрикнул: «Мои дети!» И мы должны сделать как он сказал — позаботиться о благе его детей. Мы уверены, комиссар.
Руджеро готовился постучать в дверь Эммы, собирался с силами. Он вымылся, побрился, переоделся и потом долго смотрел на себя в зеркало. Он снова стал прежним, вернул себе ту внешность, к которой привык и которая вызывала у людей уважение и страх. Это успокоило его и вернуло душевное равновесие.