Берег этого замаскированного озера был совсем рядом. Вот только полз до него Тёма как по минному полю, после каждого крохотного движения дожидаясь, пока успокоится и перестанет дрожать под ним травянистый студень.
Он даже голову лишний раз боялся поднять, чтоб узнать — далеко ли еще. Поэтому сначала услышал голос.
— Эй, ты чего там потерял-то? — сквозь сомкнутые губы спросил голос. — Может, вместе поищем?
Тёма, ртом во мху, глаза одни поднял, увидел — Жариков и впрямь собрался ему помогать. И даже ногу занес над «поляной».
— Стой где стоишь, — с трудом выдавил он.
— Че-его? — не понял Жариков.
— Не смей! — крикнул Тёма.
— Да ладно тебе! — отмахнулся Гена. — Где фазаны-то? Распугал и теперь валяешься? Давай помогу.
И прежде чем Тёма успел ему крикнуть, чтоб не лез, опустился на колени, не вставая на край поляны, потянулся, ухватился за дугу лука, потянул на себя.
Тёма, вместо того чтобы бамбук отпустить, ухватился за него цепко и тут же почувствовал, как рвется под ним сплавина, и он снова провалился в холодную воду и закричал, и Жариков, сообразив, что здесь что-то не так, бросил лук и отскочил назад.
А Тёма ушел с головой под воду. Дыхание у него перехватывает, ноги моментально немеют. Пальцы, уходящие сквозь траву, хватают ее суетливо и бестолково.
Не чувствуя под собой ног, не то что дна, Тёма, сам не понимая, что делает, толкнулся от неглубокого у берега дна, вынырнул, ухватился за берег, вытащил себя. Упал на землю, лежит без сил. Рядом Жариков сидит на корточках, смотрит, ничего не понимая.
— Чего это? Болото, что ли?
— Поляна твоя, — перевернувшись на спину, подтянув, не чувствуя, ноги, ответил Тёма.
Жариков огляделся, покачал головой:
— He-а. Не моя поляна. Моя меньше, и трава там по пояс. А это… Какая-то другая. Я здесь и не был раньше никогда.
Тёма руками ноги растер, побил их, пощипал. Чувствительность медленно возвращалась. Смог наконец двинуться, поискал глазами, потянулся, подхватил какую-то корягу, опираясь на нее, встал на ноги, покачал корягу, швырнул подальше на низкую зеленую в цветочек травку.
Коряга повернулась в воздухе, рухнула в зелень, пробила ее насквозь. Взлетели из травы брызги, коряга исчезла, оставив за собой черную звездчатую дыру. Края ее стали тут же сползаться. Через секунду затянуло все, только ровное травянистое зеленое место осталось.
— Чего это? — открыв рот и захлопнув, спросил Жариков.
— Ничего. — Тёма подобрал лук. — Пошли отсюда.
Обогнули подземное озеро, выбрались довольно скоро из леса на кустистый склон холма.
Там наткнулись на гнездовья все тех же толстеньких гребенчатых птиц, которых теперь уверенно называли фазанами.
Тёма довольно быстро настрелял с десяток. Настрелял бы и больше, но Жариков все как-то умудрялся в самый последний момент перед выстрелом то пихнуть случайно Тёму под локоть, то встать так, что попасть в птицу и не попасть при этом в Жарикова Тёма никак не мог.
В конце концов Тёме удалось нейтрализовать помощничка, сунув ему в руки гнездо с фазаньими яйцами и попросив собирать их, грязно-серые в черных крапинах, что Гена и делал, как-то очень неловко, то и дело роняя гнездо и разбивая яйца.
Тёма совсем было собрался сам заняться и сбором яиц — хотелось ему порадовать оставшихся в форте раненых яичницей, но тут Жариков встал по стойке «смирно», руку вытянул, как памятник Ленину, громко сказал:
— Смотри.
По краю холма, как раз там, где полагалось быть их убежищу, тянулись клубы серого дыма.
— Горит что-то, — потянул воздух Тёма. И, сообразив, крикнул: — Бежим!
— Похоже, они и без нас запасли, — на бегу бросил Жариков.
— Чего? — на бегу же спросил Тёма.
— Топлива! — ответил Жариков.
— Ну нет, — погрозил кулаком кому-то в джунглях изрядно исхудавший Тартарен. — Хотите, чтобы я с голоду сдох? Не дождетесь.
Держась за бок, доковылял до частокола, осторожно перевалился через него, вернулся через час и высыпал из рубашки перед очагом ком слипшихся улиток, несколько связок зеленых бананов, кучку смутно знакомых, крепеньких плодов — зеленых с красно-желтыми кончиками.
— Что это? — подкинул на ладони плодик Юнг.
Встретив угрюмое молчание со стороны Светы, он все время отсутствия Тартарена прошагал вокруг сруба с дротиком на изготовку, готовясь к новому нападению дикарей и погружаясь в путаницу яви и сна минувшей ночи, где так жгуче льнуло к нему зеленоглазое явление, лицом и гибкостью движений очень похожее на Светку.
А Светка, не подозревая о грезах Юнга, сидела возле буйно горевшего, несмотря на жару, очага, держалась за обожженную ладонь, покачиваясь из стороны в сторону, дрожала от сжигавшего ее внутреннего холода.
— А черт его знает, — беззаботно куснул непознанный плод Тартарен. — Может, авокадо. А может, и папайя. Я к экзотике всегда был равнодушен. Счас бы курицу. Или стейк с кровью.
— Ничего, — жуя мгновенно пересохшим ртом нечто жесткое и без вкуса, одобрил Юнг.
Понюхал плодик. Запах сладковатый, пряный. Подозрительно знакомый запах.
Света взяла тропический фрукт, сжала обожженной ладонью, засмеялась тихо:
— Снежок.
— Что? — не понял Тартарен.
Света встала, подошла к роднику, зачерпнула половинкой кокоса воды, полила тонкой струйкой на авокадо-папайю. Удивилась:
— Не тает…
— Жар у нее, что ли?
— Непохоже. — Юнг подошел, положил пальцы Свете на лоб.
Улыбнулась, щеку в ладонь Юнгу пристроила.
— Лоб холодный.
— Слушай, а чем это здесь пахнет? — потянул носом воздух Тартарен.
Юнг вспомнил, почему ему знаком этот запах. Так пахли его ладони, когда он отряхивал пыльцу со своих ног там, наверху.
Юнг догадался повернуть лицо девушки к свету.
Глаза были неподвижны и широко открыты. Зрачки расширились, закрыли зелень радужки.
— Косячок, — поднял Тартарен у очага обожженный банановый лоскутик. — Обкурилась до глюков. Ты, что ли, ей траву дал?
— Да ничего я ей не давал!
— Тогда откуда…
Светка отшатнулась от Юнга. Чуть присела. Закрылась руками крест-накрест.
— Где она ее прячет? — шагнул к ним Тартарен. — Надо обыскать ее, что ли.
— Не трогай, — выставил руку, как оттолкнул, Юнг. — Я сам.
Он мягко попытался развести ей руки.