Бульон подходит к концу, а они всё молчат, как будто сидят на совете племени над шаманским варевом, будто ждут, когда галлюциногены попадут к ним в кровь и вызовут транс; Адамом по-настоящему овладевает бульонная сонливость, восходящая от полного желудка через диафрагму до самых до висков, последние ложки он доедает значительно медленнее, опасаясь, что с окончанием бульона кончится и перемирие и Отец совершит нечто гораздо более страшное, чем могло бы прийти Адаму в голову; его Отец никогда не скандалит, но то спокойствие, которое он внешне сохраняет, скандально опасно; Мать сама не отважится подать голос, а впрочем, она не знала бы, что сказать, как осмыслить внезапную перемену в их жизни, Отец должен придать форму ее мыслям, все сразу станет ясным лишь после того, как он скажет, так что Мать ждет слов Отца, и, лишь услышав их, она начнет им поддакивать, и тогда бульонная тишина сменится семейным гомоном, ах, если бы этот гомон мог быть беззаботным; Мать хрупка, как выпитое яйцо, она трещит под грузом забот, и хоть хлопоты — это ее специальность, если не сказать образ жизни, она сегодня уже довольно много должна была вынести на своей скорлупке, так что она ждет с надеждой слов Отца; дождалась:
— А ничего такого. Дом подождет, пока тебе не захочется к родным пенатам вернуться. Он и так уже твой, акт собственности подписан, а ключи заберешь, когда надумаешь тут поселиться.
Мать немедленно подхватывает разговор, будто боялась, что Отец на самом деле борется с собой и может встать из-за стола и сказать: «Нет, нет, никак не могу с этим согласиться», и они останутся одни.
— Ну конечно, всё так. Пусть мальчик немного поработает в городе, заработает…
— Жёнку себе найдет…
— Ну а как иначе…
— А с женщинами, хе-хе, один принцип, проверенный: красивой женщина быть не обязана, красивым обязан быть конь, когда покупаешь его. Женщину надо выбирать породистую. Красивые кони уже ждут тебя, а ты нам породистую женщину привези, что, мать, не прав я, что ли?
Этот незатейливый анекдотец Адам уже знает, Отец всегда прибегает к нему в трудные моменты как к магическому заклинанию, которое означает, что он удручен неловкой ситуацией и хотел бы вернуться на уровень простых истин, четких категорий, на уровень так называемого практичного крестьянского ума.
Мать снова воодушевлена, а то как же — напряжение спало; она пускает слезу при виде сына и отца, согласно сидящих за столом, гладит Адама по голове:
— Хороший мальчик, впечатлительный, простая душа, доверчивый, ой, только чтобы тебе хорошая женщина попалась, Адась, а то таких, как ты, легче всего обмануть…
Но вдруг встрепенулась, поняв, что впечатлительность и легковерность не лучшие мужские черты; Отец раздражен, Мать в испуге одергивает руку, Отец обрушивается на нее:
— Ты мне его не балуй, не обнимай его так… Такие пуси-муси — это с ребенком, а не с мужиком.
Мать пытается защититься вечной формулой:
— Для меня он всегда останется моим ребенком, для матери сын навсегда остается ребенком…
— Хорошо, сынок, мы поели, а теперь я забираю тебя на мужскую прогулку, пройдемся, поговорим, что называется, как мужчина с мужчиной, а у меня уж и приготовлено кое-что, чтобы у нас беседа пошла…
Отец находит выход в выходе, к которому направляет Адама, хватая его за руку (так что у Адама, здраво рассуждая, нет иного выхода).
Мужская прогулка не слишком дальняя, хотя изматывает похлеще изнурительного восхождения; Адам не привык к мужским прогулкам, пить не любит, не привык, а если и случается, то только по большим праздникам, и то только красное вино, Отец же специально на этот исторический момент припас бутылку литовского рома, Адам уже после первого глотка начинает хватать воздух, чувствует, как его организм переживает тектонический сдвиг, что не может хорошо кончиться, но Адам старается не выказывать усталости, вот только эта прогулка, а завтра чуть свет уедет, да и что там, раз в жизни человек кончает институт, может ли быть случай лучше, чтобы напиться, кроме того, не такое уж дрянное пойло, разве только чуток крепковатое, могло быть и хуже, Отец мог его угостить так называемым черешневым — Отец гордится своим изделием, Адам не посмел бы уверять его, что вино должно быть, как указывает само название, из винограда, Отец высмеял бы его, сказав, что в институте все в голове у него перепуталось, что испокон веков в деревне гнали из черешни, передавая из поколения в поколение секреты производства, потому что не достаточно, чтобы фрукты-ягоды сферментировались, надо знать, как вино гонят; ну да, могло быть и хуже: черешневое вино Отца всегда вызывало у Адама изжогу и тошноту; ром, к счастью, произвели в фабричных условиях, Отец привез его с какой-то давней экскурсии, много лет хранил его, и вот, выдался случай, мужская прогулка с господином доктором, короткая, потому что до порога нового деревянного дома сто пятьдесят метров по горизонтали, не по вертикали, хотя различия между горизонталью и вертикалью понемногу начинают в Адаме стираться; Адам смотрит на этикетку и пытается прочитать цифру, обозначающую процентное содержание чистого спирта, пять тысяч пятьсот процентов, как это, как это, думает Адам и щурит один глаз, пятьдесят процентов, боже мой, это меня убьет, думает Адам и слушает Отца, который объясняется, анализирует ситуацию.
— Ведь как мы с матерью хотели — мы с матерью хотели, чтобы у тебя все было в лучшем виде.
Адам непроизвольно вступает в диалог с Отцом, пытаясь подсчитать количество пустых калорий в пятидесятимиллиграммовом глотке пятидесятиградусного рома.
— Понимаю, папа.
— Только нам, дуракам, хотелось, чтобы ты сразу был с нами.
— Знаю, папа…
— А так не получается.
— Да, папа…
— Сколько мир стоит, всегда дети уходили от родителей.
— Мхм…
— Еще в Библии сказано, что оставишь отца-матерь и чего-то там…
— Мм…
— …и пойдешь за женой… Как, сынок, есть что-нибудь в этом смысле?
— …
Адам пытается сохранить равновесие в сидячем положении, думает, как бы не загнуться на этой прогулке от потери сил, чувствует, что должен встать, потому что чем более он неподвижен, тем быстрее вертится земля; вдруг где-то близко начинают бешено лаять собаки, слышны какие-то крики, вроде как пьяные, но этого Адам уже оценить не может, он не уверен, на самом ли деле он слышит собак, может, это в его мозгу ром залаял; вопросительно смотрит на Отцов, говорящих в один голос:
— Хе-хе, старику Кубице снова собак привезли. Пошли, посмотришь щеночка.
Теперь в самый раз была бы его рука сыну под локоток, ну да ладно, прогулку надо кончать, он ищет взглядом Отцов, щурит один глаз, один Отец спрятался за деревом и подает ему знаки, чтобы пошел посмотреть. Адам щурится, смотрит, видит, что за забором не столько старика, сколько дурака Кубицы бегают и грызутся два ротвейлера. Шатающийся Кубица пытается добраться в середину, но, как только он немного приотворяет калитку, собаки суют свои бешеные пасти в просвет, пытаясь его укусить. Отец анализирует ситуацию, объясняет: