Но теперь Анри не было, а земля осталась прежней.
Лишь на какое-то мгновение ее ухо уловило рокот мотора, и они как по команде замерли на месте, пригнувшись за поломанной телегой на краю поля. Небо тем временем из черного сделалось серым. Все четверо сидели в укрытии до тех пор, пока грузовик не прогромыхал мимо них.
Они шли около трех часов, чтобы преодолеть пять километров до Этрема, и, когда солнце показалось над деревьями, уже сидели на корточках у ворот дома семьи Тардифф. Аликс по-прежнему сжимала в руках «стэн». Позади нее раздался стон. Это Джунипер посадил раненого Эггерса на землю, спиной к кирпичной стене.
— На той стороне дороги — амбар, — сказа она, указывая на противоположную стену живой изгороди. Деревянные ворота были распахнуты настежь, и в их проеме виднелась каменная кладка амбара. — Там он будет в безопасности.
— А ты куда? — спросил Джунипер, когда Аликс поднялась с места.
— Пойду проверю, дома ли друг отца.
На какой-то миг она поймала на себе взгляд Фрэнка. Нет, она ничего ему не сказала и даже не поманила за собой, однако, подбегая к двери дома, услышала за спиной шорох его шагов по твердой, как корка, земле. Почему-то ей показалось, будто он слегка прихрамывал.
— Похоже, в доме никого нет, — сказал Бринк, встав с ней рядом.
Аликс поднесла к губам палец и указала на сломанную задвижку. После чего одним пальцем толкнула дверь. Та распахнулась внутрь. Вскинув «стэн», Аликс наставила ствол на тускло освещенную кухню.
— Мадам! Месье! — позвала она. — Жозетта!
Ответом ей стало лишь жужжание мух.
Не вытирая ног, Аликс босиком прошла в кухню. Внутри стоял жуткий смрад, как будто на солнце оставили рыбьи потроха и они протухли. Кто-то сорвал с окна плотную занавеску и оставил ее валяться на полу. Из кухни Аликс направилась в другую комнату, откуда исходила еще более мерзкая вонь. Жозетта сидела на стуле, запрокинув назад голову, ноги широко расставлены, подол платья задран выше колен. Сама девушка была черна, как мавр.
— Жозетта, — в ужасе прошептала Аликс, глядя на мертвую подругу. Вокруг глаз мертвой девушки роились мухи. Это явно дело рук немцев. Они ее изнасиловали. Фрэнк шагнул вперед, чтобы лучше рассмотреть почерневший труп девушки, но прикасаться ни к чему не стал. Не говоря ни слова, он направился к двери, и вскоре Аликс услышала, как он поднимается по лестнице. Аликс еще раз посмотрела на Жозетту, и ей тотчас вспомнились евреи.
Выскочив в коридор, она бросилась вдогонку шагам Фрэнка. Взлетев вверх по лестнице, она догнала его на втором этаже, где смрад был почти невыносим. Из-за его плеча она заглянула в комнату. Солнечные лучи падали на квадратную супружескую кровать, освещая два жутких трупа.
Тела лежали рядом, бок о бок, но смотрели в разные стороны. В отличие от второго тела, месье Тардифф не был столь черен. Второй труп к тому же раздулся до неимоверных размеров. Это, по всей видимости, была его супруга. Оба были наполовину закрыты зеленым одеялом.
— Только не входи, — предостерег ее Бринк.
— Они мертвы, — ответила Аликс. Она осталась стоять в дверях, по-прежнему сжимая в руках «стэн», как будто это был не автомат, а якорь, который удерживал ее на одном месте.
— Судя по всему, до нас здесь уже побывали. Причем не просто так. Девушку внизу тоже осмотрели. Я знаю, что они искали, — бубоны, черные шишки. Потому на ней и задрали платье, — пояснил Фрэнк и повернулся к Аликс. — У всех троих была чума.
Чума. Наконец-то это слово было произнесено вслух. Теперь понятно, что за болезнь свела в могилу отца.
Аликс вздрогнула и, выронив из рук «стэн», тяжело опустилась рядом с ним на пол: одна нога согнута в колене, вторая — вытянута вперед. Отец, когда она видела его в последний раз, тоже был черен, как мавр. Ей тогда не давал покоя вопрос, с чего это он так почернел перед смертью. Она смотрела на черные трупы Тардиффов, и глаза ее были сухи. А вот ноги по-прежнему оставались ватными, и она никак не могла найти в себе сил подняться с пола. Матерь Божья!
Фрэнк опустился напротив нее на корточки. Ей хотелось, чтобы он погладил ее. Не он, так кто-то другой. Все равно.
— Хорошо тебя понимаю, — произнес он, глядя в ее зеленые глаза, и положил ладонь ей на колено. Три его пальца были забинтованы. Сами бинты, когда-то белые, теперь были серые от грязи. Какой он все-таки странный, этот американец!
С того места, где она сидела, ей была хорошо видна зеленая коробочка под кроватью. Фрэнк проследил за ее взглядом, согнулся, чтобы лучше рассмотреть, что там такое, и осторожно извлек находку на свет. Eckstein № 5 — так было написано на коробке. Zigaretten. Черные буквы на зеленом фоне.
— Боши, — сказала Аликс. — Только они курят такие.
— Дай мне руку.
Но Аликс упрямо покачала головой и поднялась с пола сама. Колени подкашивались, однако она заставила себя сделать пару шагов к кровати. На виске Тардиффа виднелась темная звезда. Подушка у него под головой тоже была темна — от крови. Его кожа, темно-синего оттенка, плотно обтягивала череп, как будто с тех пор, как она три дня назад видела его в последний раз, старик успел набрать вес.
— Его пристрелили из сострадания? — спросила она, переводя взгляд с одного мертвого тела на другое. Лицо жены Тардиффа было похоже на гнилую тыкву. Аликс хотелось верить, что ее собственный отец в последние минуты не выглядел таким же уродом.
— Нет, сострадание здесь ни при чем, — хрипло ответил Бринк и отбросил пачку сигарет в дальний конец комнаты. — Для сострадания уже слишком поздно.
Волленштейну хотелось кофе. Он был согласен даже на бурду, которую варил Пфафф.
Герр доктор потер глаза. Увы, кофе не было. Он рывком открыл выдвижной ящик письменного стола и оттолкнул в сторону наган, который почему-то первым оказался под рукой. Холодный металл русского револьвера неприятно щекотал кожу. Револьвер этот принадлежал Ниммиху. Тот, в свою очередь, изъял его у одного из украинцев, которые обслуживали лабораторный барак. Отодвинув наган, Волленштейн попытался нащупать порошок аспирина, который, как ему казалось, когда-то там валялся. Увы, ничего.
Тогда он резким движением задвинул ящик и вновь уставился в журнал.
— Все восемь? Ты уверен? — спросил он. Лист бумаги ему ничего не ответил. Ответил Ниммих.
— Да, все восемь. Один в один, — отрапортовал он. — Штамм номер 211. Он сработал.
Волленштейн посмотрел на расплывшегося в улыбке от уха до уха Ниммиха. Тот был его помощником еще со времен Заксенхаузена. Отличный работник. Сообразительный. Особенно если ему подсказать, в каком направлении следует двигаться. Его словам можно доверять.
В отличие от Гиммлера. При мысли о рейхсфюрере тотчас дала знать о себе изжога. А все этот мерзавец Каммлер. Это он науськал рейхсфюрера, чтобы тот отобрал у него его дело. На какой-то миг Волленштейн не смог собраться с мыслями из-за проклятой изжоги. А теперь еще и жуткая головная боль. Гений, кажется, именно так назвал его Гиммлер. А в следующий момент ограбил.